Марико Коикэ - Без аккомпанемента

— Извини, Ватару-сан, — сказала я. — Когда разговор заходит о классике, тетю уже не остановить.

— Наоборот, мне очень интересно, — с отменной учтивостью сказал Ватару. — В следующий раз я обязательно хотел бы послушать, как вы играете.

— Ой, правда? — смутилась тетка. — Это сколько же мне теперь нужно репетировать!

В этот момент стенные часы в гостиной показывали восемь часов пятьдесят минут. Поглядев вверх на часы, я встретилась глазами с Ватару. Он незаметно подмигнул мне. Чтобы помочь ему поскорее уйти, я намекнула тетке, что наш приятный ужин окончен.

Ватару поблагодарил тетку за угощение и встал. Она принесла с кухни консервированную говядину в соевом соусе, тушенку, мандарины, яблоки и еще много всякой всячины — все для Ватару, «который на двоих с другом снимает комнату в дешевом пансионе». Пока она складывала все это в сумку, мы потеряли еще минут десять.

— Неприлично такое давать с собой гостям! — в нетерпении воскликнула я, обращаясь к тетке.

— Ничего неприличного, — резко отреагировала она. — Ты, Кёко, не знаешь, как тяжело живется в этих пансионах. Студенты, уехавшие из родительского дома, всегда недовольны тем, как их кормят. Поэтому таким-то подаркам они больше всего и рады. Правда же, Домото-сан?

Ватару с улыбкой согласился и, вежливо поблагодарив, принял из рук тетки продукты, сложенные в бумажный пакет какого-то универмага. Тетка была очень довольна.

Когда я думаю о том, что в тот вечер я в последний раз видела Ватару улыбающимся, меня охватывает мучительное чувство. У него была очень спокойная улыбка. Улыбка юноши с чистой и светлой душой.

После этого я проводила Ватару до конца нашей улочки, и там, как раз в тот момент, когда я собиралась поцеловать его на прощанье, нас увидела та самая девочка-старшеклассница, что жила в доме на углу. Так я его и не поцеловала.

Полицейским расследованием было установлено, что кроссовки сорокового размера, следы от которых были обнаружены во дворе храма Риннодзи, принадлежали Юноскэ Сэки. Кроме того, отпечатки пальцев на сумочке, лежавшей рядом с Эмой, совпали с отпечатками Юноскэ, найденными в чайном домике в Китаяме.

Около часа дня семнадцатого декабря, через три дня после убийства Эмы, Юноскэ вернулся в чайный домик, где был встречен поджидавшими полицейскими, которые потребовали от него добровольно пройти с ними в участок. Тут же на месте он во всем признался.

В этот момент рядом с Юноскэ находился Ватару. С самого утра в тот день шел снег. Посмотрев, как уводят Юноскэ, Ватару вышел из чайного домика и направился прямиком ко мне.

Он пришел, держа под мышкой альбом для зарисовок. Когда-то давно он купил его в лавке художественных принадлежностей, где у нас была назначена встреча. Небольшой, размером с тетрадь, в плотной картонной обложке, с темно-коричневыми тесемками для завязки.

Уголок обложки на альбоме покоробился, намокшие под снегом тесемки безжизненно свисали вниз. Стоя на пороге и нервно перебирая рукой мокрые тесемки, Ватару сообщил мне, что Юноскэ забрали.

Юноскэ забрали. Именно так он и сказал. Механическим голосом, ровно дыша, даже с каким-то подобием усмешки в уголках губ. Входная дверь за его спиной осталась открытой, и через нее было видно, как густо валит снег.

Безучастно созерцая мой растерянный вид, он слегка пошевелил губами, будто что-то сказал. Но я ничего не услышала. Он пробыл у меня не более минуты. Потом откинул назад прядь мокрых волос и тихо ушел.

В это время тетка говорила с кем-то по телефону и не видела Ватару. А если бы увидела, что бы она ему сказала? Промямлила бы что-то неопределенное, мол, слышала, какое несчастье произошло с вашей подругой, и после этого пригласила бы зайти выпить чаю, потому что на улице холодно? Тетка просто обожала Ватару. Если бы всего этого не произошло, она непременно когда-нибудь сыграла бы для него на своем пианино.

В тот вечер Ватару сам явился в полицию и заявил, что Эму убил не Юноскэ, а он, и он же перетащил тело в храм Риннодзи. Всю ночь он продолжал отвечать на вопросы весьма скептически настроенных следователей.

Он настаивал, что на убийство Эмы его подтолкнул «приступ гнева». В тот вечер, когда он вернулся в чайный домик, Эма сидела там одна и ждала Юноскэ. Последнее время Эма так часто околачивалась у них в комнате, что Ватару не мог ни почитать книжку, ни заняться учебой, и этого его очень угнетало. Невольно он сердито прикрикнул на нее: «А не убраться ли тебе отсюда?» Эма отказалась уходить и начала осыпать его бранью. Она сказала, что вынашивает ребенка Юноскэ, и поэтому, если кто-то и должен отсюда убраться, так это Ватару. Ватару также рассказал, что его родители являются владельцами магазина «Сэнгэндо», но из-за сложных отношений в семье он никогда даже не помышлял о том, чтобы жить в родительском доме. Кроме этой съемной комнаты в Китаяме, никакого другого жилья у него нет. Так вот, когда он услышал это, то подумал, как можно быть настолько глухим к чужому страданию, и в ярости потерял голову. А когда очнулся, он уже сжимал ее горло… Этот рассказ Ватару повторял раз за разом.

На то, что в храме были найдены следы кроссовок, принадлежащих Юноскэ, Ватару ответил, что просто надел его кроссовки, чтобы перетащить тело. В конце концов полиция пришла к выводу, что Ватару оговаривает себя: во-первых, во время совершения преступления он находился в гостях у моей тетки, и как бы сильно он не спешил, все равно мог вернуться в чайный домик в Китаяме лишь намного позднее предполагаемого времени смерти Эмы, а, во-вторых, у Юноскэ на этот период времени как раз не было никакого алиби. Поэтому признание Ватару списали на его расшатанные нервы.

Юноскэ заявил следователям, что с трудом понимает, с чего это вдруг Домото взялся его покрывать, хотя они с ним были не более чем соседями по комнате. Вспоминая подробности, которые мог знать только непосредственный участник преступления, Юноскэ рассказал, что Ватару к убийству совершенно непричастен; в тот вечер он вернулся в чайный домик, когда Юноскэ уже унес тело Эмы и, набивая вещами дорожную сумку, собирался удариться в бега.

«После происшествия я один уехал в префектуру Ива-тэ, — говорил Юноскэ. — Где был в это время Домото, я не знаю. У него вообще слишком впечатлительная натура, и не исключено, что он был в таком шоке от известия об убийстве Эмы, что тронулся рассудком. Домото всегда чересчур эмоционально реагировал на смерть других людей…»

В случае с Юноскэ мотивы убийства ни у кого не вызывали сомнений. Его подруга забеременела, когда настоящая жизнь еще не началась. Более того, она не хотела делать аборт и принуждала Юноскэ жениться. А когда у тебя впереди большое будущее, нет никакого желания ни становиться отцом ребенка, ни тем более связывать себя узами брака. Однако подруга заявила, что не уйдет ни при каких обстоятельствах, и продолжала изводить его назойливыми приставаниями. Тем временем ребенок в животе у подруги становился все больше и больше. И единственным способом избавиться от нее оставалось убийство…