Нэлли Журавлёва - Соло под аккомпанемент белой флейты

© Нэлли Журавлёва, 2017

ISBN 978-5-4483-9965-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«… должно быть, она была недобрая, но она была так хороша, что ей не надо было ни с кем говорить и не надо быть доброй.»

Было воскресенье. Зорин ехал из командировки электричкой. Можно было, конечно, и поездом – быстрей, комфортней, но ждать не хватило нервов. Пусть неудобства, пусть четыре часа на деревянном сидении в холодном, полупустом вагоне, но всё-таки ближе к дому. Почему-то поездные власти решили, что раз на календаре весна, то неважно, какая погода – вагоны можно и не отапливать. А погода была вовсе не весенняя, Зорину было холодно, и он злился на себя, что не подождал пассажирского поезда.

Съездил он в этот раз неудачно. Решить вопрос с городскими властями не удалось: о престиже, об имидже северного города вопрос не стоял по причине бедности городской казны, и, видимо, судьбу молодых талантов придется решать на другом уровне. А вопрос, который надо было решить, совсем простой: подающий большие надежды музыкальный коллектив при детском доме творчества надо было вытащить для участия в конкурсе молодых талантов. Увы…

Зорин давно заработал славу бессребреника, что никак не вязалось с его должностью. Он был старомоден, и когда вытаскивал на свет Божий новый талант, то думал прежде всего о ценности, не сиюминутности того, а потому результативность его работы всегда виделась в необозримом будущем. Зато товар! Товар, когда был отточен и отполирован, пользовался спросом на мировом рынке!

Зорин, не отрываясь, смотрел в окно, на пролетающие то тёмные ельники, то буйный сосновый молодняк, то прозрачные, серебристо-сиреневые березняки. Сейчас и эти картины, всегда вызывавшие в нём желание запечатлеть их, не волновали его: он устал, хотелось скорее попасть домой, забраться в ванну, расслабиться.

В середине вагона вперемешку с бормотаньем приёмника веселилась группа молодых людей, почти подростков, явно не туристов, хоть гитара, пусть зачехленная, присутствовала. Девушки безумолку и, казалось, беспричинно, смеялись. Парни почти все тянули из бутылок пиво. «Удивительное дело, – подумал Зорин, – трезвоним везде, что страна нищает, экономика с космической скоростью летит в тартарары, пенсионеры мрут от невозможности поддерживать здоровье. Откуда же тогда в молодёжи такая страсть к излишествам? И не какое-нибудь наше родимое Жигулевское или Исетское тянут – покруче подавай. Сигаретами форсят тоже импортными, не дешёвыми. И одеты не в дешевенькое тряпье…»

Зорин вспомнил, как когда-то, кажется, в шестидесятых его старший брат явился домой с обрезанными по колено брюками: комсомольцы-дружинники постарались. А брат только-только сшил эти супермодные брюки-клёши в дорогом, перворазрядном пошивочном ателье, изрядно урезав семейный бюджет. Позже пошла мода на узенькие брюки-дудочки чуть ли не четырнадцати сантиметров в щиколотках. И хоть жили все усреднённо – обеспеченных семей было раз-два и обчёлся, но молодые всегда ухитрялись модничать. «У каждого нового поколения свои причуды, а старье, как правило, брюзжит по этому поводу, – заключил Зорин и отметил про себя, – так что устарел ты, брат, коли удивляешься манерам современной молодежи. Для того вон молодняка, наверняка, ты кажешься дремучим старцем. Пятьдесят три, как ни крути – а всё-таки возраст».

Вдруг один из молодых людей, повелительно подняв руку, громко сказал: «Тихо!» и прибавил громкость приемника. В наступившей тишине, – только мерный стук колес, – раздалось:

Голос чтеца был тонкий, почти юношеский, эмоции – на пределе.

Молодой человек, установивший тишину, слушал в напряжённой позе, потом удивленно глядя на всех огромными серыми глазами, произнёс:

– Так читать мог только сам Пушкин!

«Любопытно, – подумал Зорин, – ведь явно же этот юноша – белая ворона среди остальных, почему же он лидирует? Ведь таких обычно толпа «затюкивает».

В этот момент из приемника прозвучал голос диктора:

– Дорогие радиослушатели, вы слушали стихи в исполнении поэта…

Самая смешливая из девушек прыснула смехом:

– Кто и на чем мог тогда записать голос?!

– Ты, Надька, вечно, как Фома неверующий!

– А ты и поверила? Ха-ха, первый апрель-никому не верь! Звук записывать научились только в конце девятнадцатого века! Пушкина уже не было.

– Всё-то ты знаешь.

– Перебили, не дали дослушать, кто читал, – недовольно проговорил молодой человек, тот, с огромными глазами.

– Ладно, Женька, не возникай.

– А я романс сочинила… о Пушкине…

Это произнесла черноволосая девушка с профилем Нефертити.

Приближалась годовщина Пушкинского юбилея. Ажиотаж вокруг этого события по всей стране был небывалый, может быть даже серьезнее, чем в столетний юбилей, когда в Михайловском, на Святых горах был сооружен храм, куда устремились тысячи паломников-пушкинистов. И то, что в этот ажиотаж вольно или невольно была втянута даже вот эта молодежь, которая купалась во вседозволенности, говорило о многом. «Значит не все потеряно, – подумал Зорин, – возродится держава!» Он тут же смутился от собственного пафоса: «Что уж о державности мечтать? Пожить бы в нормальной стране, где каждому простому человечку – не трутню, жилось бы хоть чуть покомфортнее».

– Ни фига себе! Ну, Калистратова, ты даёшь! И ты тоже тащишься? Все прикалываются по Пушкину. Все че-то сочиняют! А ему-то, столько ему наприсваивали! Я бы посмотрел на его фейс, если бы он узнал об этом отстое, – парень, произнёсший эти слова, самый долговязый из всех, вихрастый и весноватый, сидел, упершись ногами в противоположное сиденье, по-дирижёрски размахивая недопитой бутылкой в такт собственным интонациям.

– Что ты имеешь в виду, Петров?

– Ты, типа, не в курсе, какой он был картежник, кутила и бабник?

– Не можешь ты, Петров, без гадостей!

– Прикольно! Я же и остался с гадостями! Ты бы взглянула, чё про него писали современники. Над ним же все потешались!

– Господи, ты-то откуда знаешь? Тебя ж газету и ту не заставишь прочитать, а туда же!

– Тоже мне! Потешались! Слышал звон да не знаешь, где он. Если и потешались, то не все, а только те, что ни фига не делали, а только сплетни мусолили.

– Пушкин – гений, а потому не обязан быть похожим на толпу. И вообще, Петров, ну, тебя, отчалил бы ты от нас! – смешливая Надя, расчехлив гитару, с серьёзным видом повернулась к «Нефертити»: