Нэлли Журавлёва - Соло под аккомпанемент белой флейты

– Ухожу, ухожу, прошу прощения, что помешал. Не забудьте завтра мне позвонить, – сказал он, обращаясь к Наташе, и быстро вышел.

А Наташа действительно не на шутку разволновалась:

– Боже мой, Костя, он же подумает, что я лгунья!

– Не понимаю.

– Сегодня утром я разговаривала с ним по телефону, он мне сказал о конкурсе, а я будто первый раз о том слышала.

– Что тут страшного?

– Ну как же? Он подумает, что я ловчу.

– Не подумает, ты в списках значишься.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю. Я тоже значусь.

Лишь наутро Наташа успокоилась. Разговор так повернулся, что ей не пришлось ничего выдумывать себе в оправдание. Стоило лишь сказать, что она значится в списках, но узнала о том, лишь вчера вечером, что все получилось нечаянно после того, как она опять же нечаянно познакомилась с профессором Богатовой Музой Архиповной. Зорин будто обрадовался и спросил ее, Наташину, фамилию.

– Калистратова? Так это вы Калистратова? Наслышан. Приятно. Надеюсь, не подкачаете. Ну что же, в таком случае наша сегодняшняя встреча отменяется. Время дорого. Занимайтесь.

Зорин невольно ввел Наташу в состояние эйфории, она торжествовала: «Он сказал „наслышан“! Значит, обо мне уже говорят? Может быть, даже сама Богатова говорила в мой адрес что-то лестное? И мне не придётся ложиться костьми, чтобы поступить в консерваторию!»

Она подумала: правду говорят – Его величество случай! Не случись встречи с Родионовым в электричке, не оказалась бы она в консерватории, её дорожка была бы в театральный.

Костя считает Наташу уже почти студенткой, говорит, что на вокальном равных ей не будет… Ах, Костя, он, конечно же, говорит это с предубеждением, он так в неё влюблен… Такой мечтатель… Вчера, например, провожая её на электричку, решил пройти до вокзала пешком, это ни много ни мало – целых пять автобусных остановок. Но время позволяло, да и электрички ходили через каждый час, и чуть ли не возле каждого сквера он пылко целовал ее, называл всякими нежными словами, и все мечтал, мечтал… как они поженятся, и у Наташи платье будет воздушное, как у Врубелевской царевны Лебедь, как у них будет трое или пятеро детей, как они всей семьей будут разъезжать по всем столицам мира, давая концерты… Конечно, это замечательно, – думала Наташа, – только зачем так много детей? Может быть, она и выйдет замуж за Костю. И у неё будет свой композитор… и они вместе будут ездить за границу, а ещё лучше, будут жить где-нибудь в Италии, на берегу Средиземного моря… А Женичка? А что, Женичка? Он сам виноват. Кому нужны его ревности? И, главное, без причины.

Через два дня экзамен по алгебре. Наташа терпеть не могла математику, все эти синусы, косинусы, тангенсы, котангенсы… На пятерку она не надеялась, но ниже четверки – нельзя, поэтому она последовала примеру подружек и засела за зубрежку. Хорошо ребятам, у них с математикой все о*кей! Даже у Петрова твёрдая четвёрка.

/ Меня не любишь ты, / Так что ж, зато тебя люблю! / Тебя люблю я, / И заставлю тебя любить! – пропела Наташа арию Кармен. Настроение было прекрасное, и никакие экзамены его не испортят.

Удача улыбнулась – по математике Наташа получила неожиданную пятерку. Экзамен был письменный и обошлось без дополнительных вопросов. За следующий экзамен – по физике четверка! Все, самое трудное позади! Целых три дня свободных!

/Любовь, лю-убовь / Лю-убовь, лю-убовь…

Да, если на экзамене в консерватории нужно будет спеть какую-нибудь арию, то непременно это будет ария Кармен, – решила Наташа.

У неё замечательное настроение… прекрасное… распрекрасное! Вчера, например, опять произошёл удивительный случай. Они с Костей шли из консерватории и остановились у перекрёстка: пешеходам горел красный свет. Вдруг мимо, мигая поворотом, проехал Мерседес. И не просто проехал: в нём сидел Родионов. Он узнал Наташу и с улыбкой поднял в приветствии руку. Поворачивая голову вслед машине, она высвободила у Кости свою руку: почему-то ей стало неловко.

– Кого ты увидела? – удивился Костя, и по лицу его пробежал холодок.

– Я? С чего ты взял? – Наташа, непривычная лгать, порозовела.

Будто в оправдание перед Костей, сейчас, стоя перед зеркалом, она в полный голос запела свою партию из его музыкальной композиции.

Пришла тётя Варя с работы. Открыв дверь своим ключом, она, прислонившись к стене слушала Наташу, стоя на лестничной площадке, боясь помешать: пусть все слышат, как поёт ее племянница.

Наташа, увидев тётушку, бросилась к ней, обнимая и целуя, защебетала:

– Ой, тётичка Варичка, дорогушечка, всё замечательно! – сейчас мы с тобой чай пить будем, я печенья купила. Ты представляешь, у меня уже только два экзамена осталось, самых лёгких! И всё!

– Ну вот сдашь их, тогда и радуйся, чтобы печалью не обернулась радость-то преждевременная… не к нам сказано.

– Радость… Скоро у меня сплошные радости начнутся.

– Это как?

– Скоро состоится большой концерт «Молодые таланты», потом я буду поступать в консерваторию.

– Всё-таки в консерваторию? Ты же в артистки хотела.

– Нет, я певицей буду.

– Ну, певицей, так певицей, тоже хорошо, и платить, наверно, там больше будут,

– Платить, платить… разве в деньгах счастье?

– Счастье —то, может, и не в деньгах, да только лучше, когда они есть, денежки-то.

– Костя говорит, что заграничными гастролями можно обеспечить себе безбедную творческую жизнь.

– Ну, раз Костик так говорит… Он зря не скажет… он умный. А ещё что он говорит, а? – Тетя Варя хитро улыбнулась, – не собирается сватать-то?

– Сразу уж и сватать. Сейчас никто никого не сватает. Даже смешно. Но мы поженимся. И как только я закончу консерваторию, а может, раньше, поедем в Италию.

– Ишь ты?

– Да, тёть Варь, Италия самая музыкальная страна в мире! И там Средиземное море, пляжи, солнце… Если повезёт, так хорошо бы там жить…

– Размечталась! Везде хорошо, где нас нет… А по музыкальной-то части, неужто больше да лучше, чем у нас, в России, где-то поют? Или неужто где-то может быть больше, чем у нас, оперных театров? И народ ведь ходит на оперы эти; по радио вон говорят, что эти самые, как их… аншлаги всегда. Недавно показывали филармонию, там какой-то композитор ли, дирижер ли, вроде твоего Кости выступал, так ведь яблоку негде упасть. Так что и музыка у нас есть, и люди её любят, просто мы не выскочки, вот и знают нас меньше. А ты, Наташенька, коли собираешься в музыку идти, так душеньку-то свою не на Италию ту, а на свою Россию-матушку поверни. Из роду в род самородки-таланты у нас множились, и равных им нет и быть не может, велика Россия наша.

– Ты будто обиделась, тёть Варь?

– Ну, а как по-твоему, не обидно что ли, когда какую-то Италию, с сапожишко размером в пример ставят? Да ты вон говоришь, Костя твой скоро знаменитым станет, а ведь он молодой, а сколько у нас таких Костей-то по всей-то стране?! Я помню, мы с твоей матушкой, девчонками в деревне росли, и была у нас там на всю округу знаменитая певунья Мария Беспрозванная. Ох, как пела! До сих пор её голос в ушах. С дальних деревень народ сходился, да съезжался на лошадях по праздникам, чтобы послушать её. А ведь никаких, этих самых, микрофонов-то не было и в помине, а оркестр-то весь: два Ивана – балалаечника, да Егор с мандолиной, гармошку-то Мария не для всякой песни признавала. А жила бы наша Мария тогда в большом городе, где консерватория или филармония, так поди, и Америка бы её услышала, да признала. Да что я говорю – Америка? Что они нам, в этой Америке, указ что ли? Весь мир признал бы нашу Марию. А ты говоришь, Италия. С кукишку страна, конечно им проще выскочить-то, сразу у всех на виду.