Павел Басинский - Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина

— Конечно, — ответил Петр Иванович.

— Не многовато ли привидений за одну ночь?

— Много — не много, а слушайте дальше. Что стало происходить с Беневоленским, вернее, с тем, кто себя за него выдавал, ни пером, ни устной речью не описать! Весь он стал содрогаться изнутри. Точно волна сквозь него проходила, как у кошки, когда она блюет. Черты лица его ежесекундно менялись, и мне казалось, что передо мной не один, а десять человек. Вперив в меня злые желтые глаза, от взгляда которых я онемел и с места не мог тронуться, он начал выламывать дверь с нечеловеческой силой. На счастье, она была дубовой и крепкой, и только мелкие стекла из нее посыпались. «Я проучу тебя!» — кричал он. И в тот самый момент, когда я уже лишался от ужаса чувств, снова скрипнула железная дверь. Оборотень, погрозив кривым коричневым пальцем, быстро исчез, как в воздухе растаял. С воплем бросился я к Тихону. Никогда еще появление живого человека не было для меня таким радостным.

— Вы проиграли пари? — усмехнулся Половинкин.

— Погодите. Я — к нему, но он меня оттолкнул. «Ну что, — спрашивает он, как вы сейчас, — проиграли пари?»

От этих слов обозлился я на старца. Обозлился и засомневался. Что это, думаю, он появляется всегда вместе с оборотнями? Да и оборотни ли это? Может, они сговорились втроем? «Я остаюсь, — заявляю гордо. — Продолжим испытание».

Тихон запер храм, и тотчас на полу возникла громадная тень и взмахнула демонскими крыльями. Я посмотрел на стеклянную дверь и обомлел. Два горящих зеленых глаза сверкнули на фоне какой-то темной массы при яркой луне. Когтистые перепончатые лапы зацарапали по двери и всем окнам храма. Дикий хохот раздался, от которого я чуть не умер.

— Это были филины или совы, — сказал юноша.

— Это неважно, — отвечал ему священник. — Неважно, через кого действует на нас враг. Сам ли он превращается в людей или в животных, или их насылает на нас. Важно, что душа моя в тот момент так испугалась, что на время рассталась с телом. Как птичка, выпорхнула она из своей телесной клетки. О-о, Джон, нет ничего более жалкого, чем тело, из которого выпорхнула душа! Я видел себя распластавшимся на полу, и мне было одновременно жалко себя до слез и противно смотреть на свой живой труп.

Не буду рассказывать обо всем, что произошло со мной той ночью. Она показалась мне вечностью. Когда я очнулся, то был совсем другим человеком. Тихон с Беневоленским нашли меня в алтаре, на коленях. Я непрерывно произносил слова молитвы, самой краткой, простой и надежной: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!»

— Тихон очень жестоко поступил с вами, — потрясенно сказал Джон. — Я где-то читал, что на ночь в церковь запирают послушников накануне пострига. И далеко не все выдерживают испытание.

— Да, он поступил жестоко, — согласился Чикомасов, — потому что знал о моем пути. Я стоял возле предназначенной мне дороги, но не знал, как на нее ступить. Старец просто толкнул меня в шею. Он и с другими духовными учениками не менее суров. Ибо знает, что делает, и ему можно доверять. В вашей жизни есть человек, которому вы можете полностью доверять?

Джон вспомнил только отца Брауна.

— Вот мы и дома! — радостно воскликнул Петр Иванович.

Дом, возле которого они остановилась, был невелик, но уютен. Здесь и поселил Беневоленский Петра Ивановича с молодой женой.

Женитьба Петра Чикомасова на помощнице Беневоленского Насте совпала с окончанием им духовной семинарии в Загорске. Известно, что накануне выпуска в назначенный день в Троице-Сергиевой лавре собираются девушки, повязав для этого случая особые платочки. Будущие батюшки уж знают, зачем девушки пришли сюда. На смотринах поповских невест «случайно» оказалась Настенька, посланная Беневоленским поздравить выпускника и сопроводить его в Малютов. Настенька не знала о смотринах, но платочек, по совету Беневоленского, надела как раз такой, какой следует, и теперь стояла среди невест, озираясь и не понимая, почему они бросают на нее многозначительные взгляды.

Заметив ее, Чикомасов не мог не улыбнуться.

— Ты что это, Настенька, жениха приехала искать?

— Я за вами, Петр Иванович, приехала, — строго возразила Настя. — А замуж за вас я вовсе не собираюсь, хоть вы мне когда-то и предлагали.

— Да я пошутил тогда, дурочка, — смутился Чикомасов, вспомнив некрасивую историю из своей комсомольской молодости: тогда, проиграв в карты, он дал дружкам торжественную клятву жениться на ненормальной приживалке Беневоленского и не выполнил обещания только потому, что, узнав о клятве, священник сурово его отчитал и даже пригрозил написать жалобу в горком.

Услышав слово «дурочка», Настя горько-горько заплакала. Уж сколько она всего передумала об этой встрече, сколько навоображала. И вот тебе, получи! «Дурочка»!

В этот миг Петр Чикомасов понял, что все, что было с ним прежде, весь тот духовный переворот, что он пережил ночью в церкви, все мытарства и страдания, что достались ему и от властей, и от родной матери, чуть не погубившей собственного сына, принудительно поместив его в психлечебницу, — все это было не более чем расчесыванием своей гордости в сравнении с тем, что предстояло сделать сейчас. Не из жалости, а по сердечной любви. Через месяц он обвенчался с Настей в церкви Преображения Господня.

Едва «Нива» остановилась у калитки, из дома высыпала ватага детишек, одетых однообразно, но опрятно. От детдомовцев их отличало то, что вели они себя гораздо скромнее, не скакали возле машины, не галдели наперебой, а только, привстав на цыпочки, с жадным любопытством приникли личиками к окнам машины.

— Мои! — с нежной гордостью объявил Петр Иванович, любовно поглаживая стекла с внутренней стороны и не торопясь выходить наружу.

— Неужели всё ваши? — не удержался Половинкин.

— А чем прикажете заниматься районному попу долгими зимними ночами? — смеялся Чикомасов. — Либо в карты играть, либо детишек строгать. Последнее — гораздо интересней.

— Как это — строгать?

— А вы прочитайте сказку Алексея Толстого про Буратино.

Окруженные детьми, они вошли в дом. В прихожей их встретила невысокая, круглая, средних лет женщина с румяным, нездоровым лицом и большими серыми глазами навыкате, смотревшими испуганно и настороженно. Это была хозяйка чикомасовского гнезда матушка Анастасия Ивановна.

— Вечно ты, Петруша, не ко времени являешься! — сварливо набросилась она на супруга, скупо поздоровавшись с Джоном. — Только детки сели ужинать!

— А я-то в чем виноват?

— А в том, что увидели машину, все побросали и побежали тебя встречать. А ну, саранча, марш за стол!

«Саранчу» как ветром сдуло.