Себастьян Жапризо - Обреченное начало

— Попробуем перевести?

Дени поморщился.

— Знаете, я пас!

Смирившись, она закрыла книгу. Не отрывая взгляда от своих рук, лежащих на столе, она спросила его, чем он занимался сегодня.

— Думал о вас.

Она попыталась засмеяться, по-прежнему не глядя на него.

— Но не все же время?

— Все время, — ответил Дени.

Наконец она посмотрела на него — взгляд ее словно колебался, прежде чем столкнуться с его взглядом, — и произнесла:

— Не нужно.

— А вы обо мне никогда не думаете?

— Почему же. Но я… думаю, — сказала она устало.

— А что вы думаете?

— Думаю о том, что ты делаешь, что говоришь. Не знаю.

— Я говорю много глупостей?

Сестра Клотильда слегка пожала плечами — она стояла перед ним, стройная, в белом платье и в накидке с ровными складками.

— Нет. Не думаю. Я так не воспринимаю.

Она снова отвела глаза. Дени почувствовал неловкость — неподвижность угнетала его. Поскольку он не знал, что сказать, то невольно придвинулся к сестре Клотильде, словно хотел прижаться лбом к ее плечу, но она, будто предугадав его жест, живо отстранилась. Затем, взглянув на него, тотчас же пожалела о своей поспешности. Она притянула к себе голову Дени и гладила его по волосам, по щеке своей нежной рукой, гладила молча, пока он не повернулся, чтобы дотронуться губами до ее ладони. Она не отдернула руку, он услышал только, как она прошептала что-то умоляющее, что именно — он не понял.

Потом отстранилась, встала. Попыталась улыбнуться. Чтобы овладеть собой, подошла к щитку рядом с дверью и включила остальные лампочки. Под ярким светом сестра Клотильда повернулась к Дени, и они долго и молча смотрели друг на друга с расстояния в несколько шагов.

Позднее она рассказала ему, что в тот вечер в своей комнате в пансионе, после долгой молитвы и слез, она изо всех сил ударила себя металлической линейкой по левой ладони, куда он поцеловал ее.

От боли, от внезапного помрачения рассудка, она машинально поднесла руку ко рту. Тогда она осознала, что ее губы прижались туда, где были губы Дени, теперь она касалась его рта и, не дав себе опомниться, она поцеловала свою руку.

Когда Дени вернулся домой, родители уже волновались, и ему пришлось несколько раз повторить свои оправдания: сестра Клотильда занималась с ним.

— А, — сказала мать, — а кто это, сестра Клотильда?

— Монашка из пансиона Святой Жанны д’Арк. Я с ней познакомился в больнице.

— Хорошо, — сказал отец, — но сколько она берет за урок?

— Сколько берет?

— Ну да, в час?

— Она не берет денег.

— Совсем?

— Да.

— Повезло, — сказал отец.

И снова погрузился в газету.

Дени пошел в свою комнату и закрыл за собой дверь. Им овладела такая неудержимая радость, что он боялся, как бы она не выплеснулась наружу. Сестра Клотильда была его другом на веки вечные. Он мог целовать ее, быть рядом. Он сможет видеть ее так часто, как захочет. Больше не придется ждать. Если бы так — завтрашний день будет тянуться бесконечно. Воистину, бесконечно.

«Посмотрим. Завтра урок Белона. Новое выражение: небелоносимо. После Белона — самостоятельные занятия. Хорошо. Потом завтрак. Потом перемена. Тем хуже. Потом английский. Потом математика. Это самое трудное. Потом перемена. Еще хуже. Потом самостоятельные занятия. Два с половиной часа самостоятельных занятий. Но наверняка все начнут бузить! А потом, уже скоро — она.

Я ей скажу, как много я о ней думаю. Я ей все скажу. Скажу, что мне нравится, когда она рядом. Я ей скажу…

Но нет. Ничего ей не скажу. Я ее поцелую, я ее поцелую и ничегошеньки ей не скажу».

День завтрашний. Урок греческого. По крайней мере, это называется уроком греческого. На самом деле, это не урок. Есть только парты, кафедра и стоящий на ней учитель в старой сутане, а остальное — демоны и адский грохот.

— Ты собираешься проснуться сегодня? — спрашивает Рамон.

— Да, — отвечает Дени.

— У тебя довольный вид.

— Да, — говорит Дени.

— А вчера ты не был доволен?

— Был, — говорит Дени.

— Так что же тогда?

— Тогда иди к черту!

Рамон в шутку борется с Дени. Пьеро кидает бумажные шарики, целясь в доску.

— Ребиа и Летеран, вон из класса!

Вместе громко:

— Нет, отец.

— Нет, вы только на них посмотрите!

Отец Белон призывает к порядку остальных. Пытается призвать. Остальные не умолкают. В глубине класса сидит Жаки.

— Кто будет играть в крестики?! — кричит Жаки.

— Рено, из класса!!!

— Нет, отец.

И остальные:

— Он ничего не сделал, это несправедливо!

Отец Белон, уже весь красный, глотает слюну и свой волдырь за щекой.

— Рено — из класса, или я сам уйду.

И Рено великодушно:

— Идите, отец, разрешаю.

Оглушительный раскат хохота, безумство продолжается.

— Ты был с ней вчера? — спрашивает Пьеро чуть слышно.

— В пансионе, — отвечает Дени.

— Можно подумать, что ты влюбился.

Дени крутит пальцем у виска:

— А ты чуть-чуть не того?.. Влюбиться в монашку?

— И все-таки так можно подумать.

— Она славная.

— Понимаю. Прифен мне тоже это сказал.

— Прифен?

— Да.

Дени выпрямляется, идет прямо к окну, возле которого сидит Прифен. Прифен с улыбкой наблюдает за беспорядком в классе.

— Эй, ты!

— Что?

Пара затрещин. Прифен встает, несмело отталкивает Дени. Еще пара.

— Прифена поколотили! — кричит Рамон.

Остальные топают ногами.

— Что я тебе сделал? — рыдает Прифен.

— Ничего, — говорит Дени.

И новая порция затрещин. Отец Белон вцепляется в Дени и оттаскивает его.

— Убийца, убийца! — кричат остальные.

Дени вырывается, становится в боксерскую стойку перед священником и получает обычное приказание:

— Летеран, вон из класса!

Все остальные хором:

— Нет, отец!

Дени спокойно возвращается на свое место.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает Пьеро среди гама и смеха.

— Тебя это касается?

— Нет, но ты ведешь себя как подонок.

— Он не должен до нее дотрагиваться. Она моя, а потом мне нравится бить святого недотрогу.

— Кто это — твоя? — спрашивает Косонье, перебивая Пьеро.

— Не суй свой нос…

— Интересно было бы узнать.

— Отстань, — говорит Пьеро. — Тебя это не касается.

И в ту же минуту Гавеньян в дверях:

— Двадцать два, Гаргантюа.

Тишина. Отец Белон возвращается на кафедру.

— Страница двадцать два, — говорит он.

Все открывают нужную страницу, и отец Белон улыбается. Он доволен.

День тянулся долго, несмотря на всякие происшествия во время самостоятельных занятий. Косонье пришла идея засунуть двухфранковую монетку в электрический выключатель. Когда воспитатель велел Прифену зажечь свет, раздался щелчок, но свет не зажегся. Прифен пожал плечами и вернулся на место.

Постепенно темнело, комната наполнилась тенями. Начались разговоры. Марионетка, взгромоздившись на стол, проверял лампочки, в ярости повторяя: «Еще минутка, это, наверное, короткое замыкание». Когда стало совсем темно, некоторые ученики начали чиркать спичками, а другие пробираться между партами, чтобы ущипнуть неприятеля. Потом пошли за префектом, который, разумеется, знал этот старый фокус и вытащил монетку из выключателя. Конечно, найти виновного оказалось невозможно. Хорошо, тогда накажут всех. Три дня без перемены. Оставаться в классе. И все-таки Косонье пришла в голову отличная мысль.