Григорий Чхартишвили - ОН. Новая японская проза

По настоятельному совету деревенских старух Уси попробовала пригласить знахарку, которая пользовалась большой известностью в здешних краях. Но дело кончилось тем, что та, выманив у Уси основательную сумму денег, заявила, что ей следует проявлять большую почтительность к предкам, после чего Уси, устыдившись своего малодушия, решила впредь не прибегать к помощи знахарей.

— Нет, не выходить мне тебя. Пощади меня, Токусё.

Услышав эти слова, вырвавшиеся у Уси однажды, когда она сидела рядом с ним, тихонько поглаживая его ногу, Токусё почувствовал, как его словно обдало горячей волной.

Солдаты стали появляться каждый вечер. Около полуночи Уси, заменив ведро, удалялась в свою комнату, и вскоре из левой стены один за другим начинали возникать солдаты. К этому моменту шея и глаза Токусё обычно обретали подвижность. Все то время, пока солдаты находились в комнате, они не обращали на Токусё никакого внимания и смотрели в его сторону, только когда кланялись ему. Взгляд этих израненных, с трудом стоящих на ногах людей был прикован к большому пальцу ноги Токусё.

Он довольно быстро понял, что это японские солдаты, получившие тяжелые ранения. Большинство из них явно родились на Хонсю. Возраста они были самого разного, среди окинавцев оказалось немало седых стариков, согнанных, скорее всего, для укрепления частей гражданской обороны. При виде их Текусё изумился: «Неужели можно было и таких…» Солдаты почти не разговаривали друг с другом, они тихо дожидались своей очереди. Тех, кто не в силах был держаться на ногах, поддерживали стоящие впереди или сзади. Токусё постепенно надоедало рассматривать их, и он закрывал глаза, надеясь забыться сном.

Шла к концу третья ночь с той самой, когда к нему стали приходить солдаты. Очнувшись от дремоты, Токусё проводил рассеянным взглядом исчезающего в стене солдата и, повернув голову, стал смотреть, как из противоположной стены появляется новый. При виде фигуры с опущенной головой у него вырвался невольный стон:

— Исиминэ…

Да, перед ним стоял Исиминэ, тот самый Исиминэ, с которым когда-то вдвоем они — одни из всей деревни — уехали в Сюри поступать в педагогическое училище, тот самый Исиминэ, с которым вместе они стали членами общества «Служение трону железом и кровью». И вот теперь этот Исиминэ стоит перед ним точно такой же, каким он был в тот день, когда они расстались. Портянки, намотанные вместо бинтов вокруг его бедер, потемнели от крови. Это были портянки Токусё, он снял их с себя, чтобы перебинтовать рану Исиминэ. Он же наложил на его сломанную правую ногу этот лубок из сосновой ветки. Глядя на склоненную голову друга, на его тонкий профиль, Токусё почувствовал, что у него снова отнялся язык.

Токусё и Исиминэ были земляками, но познакомились только в педагогическом училище и очень скоро, спустя несколько месяцев, сделались закадычными друзьями: только между собой говорили они о самом заветном, о том, о чем в обществе обычно умалчивали, предпочитая отшучиваться или переводить разговор на другое. Поскольку же Исиминэ, превыше всего ценивший чтение, был молчалив, в большинстве случаев говорил один Токусё. Ответы Исиминэ, отличаясь предельной лаконичностью, всегда казались Токусё очень убедительными, и хотя он выслушивал друга со снисходительной улыбкой, в глубине души неизменно считался с его мнением.

Когда начались военные действия на Окинаве, Токусё и Исиминэ как члены общества «Служение трону железом и кровью» попали в одно подразделение, в качестве связных и подносчиков патронов. Их подразделение первым вступило в бой с американцами, которые, высадившись на берег в центральной части острова, стали быстро продвигаться к югу, но уже во втором сражении подразделение было наголову разбито, после чего, больше не принимая участия в боевых действиях, только отступало все дальше и дальше на юг. Исиминэ и Токусё вместе с несколькими солдатами-яматцами [29] Солдаты с исконной (центральной) территории Японии. переходили от одной пещеры к другой. Это продолжалось до той самой ночи, когда Исиминэ был ранен осколком снаряда в живот во время артобстрела, и они расстались у естественного укрытия в Симадзири.

Пивший воду солдат поднялся и, поклонившись, исчез. Исиминэ, волоча ногу и опираясь на плечи стоявшего впереди солдата, сделал два шага вперед. Новые солдаты не появлялись. Близилось утро. Внезапно до сознания Токусё с предельной очевидностью дошло то, о чем он давно уже начал догадываться, но в чем боялся себе признаться.

Эти солдаты были теми самыми солдатами, которых он бросил в ту ночь возле укрытия.

Возобновилась боль в правой ноге. Когда подошла очередь Исиминэ, Токусё, приподнявшись, попытался окликнуть его. Тот так и не поднял головы. Не сумев выдавить из себя ни звука, Токусё откинулся на изголовье и закрыл глаза. Две холодные ладони обхватили его раздутую лодыжку. Тонкие губы раскрылись, принимая в рот большой палец. Когда кончик языка Исиминэ коснулся раны, внезапная острая боль пронзила ногу Токусё от кончиков пальцев до паха и выплеснулась через вдруг отвердевший член. Коротко вскрикнув, Токусё вдохнул свежий запах трав, исторгнутый его одряхлевшей плотью.

— Эй, как делишки?

Увидев неожиданно вошедшего в комнату Сэйю, Уси, как раз обтиравшая тело Токусё, насупилась:

— Чего притащился?

Не обращая внимания на язвительный тон Уси, Сэйю изобразил на своем красном, пропитом лице дружелюбную улыбку и протянул ей белый пакет из супермаркета:

— Пришел проведать больного. А что? Это вот ему.

Извлеченные из мешка плоды папайи и гуайявы были наверняка где-то украдены.

— Уматывай лучше подобру-поздорову вместе со своими гостинцами.

Разложенные на столе плоды папайи, перезрелые, истекающие соком, раздражающе пахли, из одного, прорвав оранжевую кожицу, выполз жук. Ухватив жука пальцами, Сэйю вышвырнул его в окно, и тот, сверкнув зеленым блеском, растворился в небесной синеве.

— Откуда спер?

— Да ты что? Купил в лавке.

— Враки! — не скрывая своего отвращения, отрезала Уси. Облокотившись на оконную раму, Сэйю заискивающе улыбался, почесывая свою плешивую голову. Он изрядно состарился за те несколько месяцев, что они не виделись, и, почувствовав, как в ее душе шевельнулось что-то вроде жалости, Уси раздумала его выгонять.

Сэйю и Токусё были ровесниками и приходились друг другу двоюродными братьями. Сэйю никогда не имел семьи и не любил сидеть на одном месте: он то ездил на заработки на Хонсю, то нанимался на поденную работу в Наху, однако перед Новым годом по старому календарю неизменно возвращался в деревню и, обосновавшись в доме, который достался ему от родителей, зарабатывал себе на жизнь резкой сахарного тростника. Но в нынешнем году он не появился перед старым Новым годом, что немного обеспокоило Токусё, хотя обычно присутствие двоюродного братца скорее раздражало его. Сэйю имел прозвище Лесная Мышь и соответственно отличался хилым телосложением и мелкими чертами лица, с которыми контрастировали великолепные крупные, как у лошади, зубы. Теперь на нем были дважды подвернутые снизу брюки, некогда купленные на распродаже у американцев, и яркая майка. Он с любопытством разглядывал Токусё.