Макс Гурин - Новые праздники

Ну, конечно, блядь, никаких чудес меня опять же таки на даче у Мэо не поджидало. Мы поиграли часок, в ходе которого выяснилось, что он, естественно, ни хуя не помнит, но почему-то, блядь, убеждён, что он все сыграет, и что попса для него — это просто тьфу, плевое дело. Ненавижу эту уверенность андеграудных музыкантов, что они бы горы свернули, но, блядь, убеждёния у них, видите ли! Тьфу, блядь!

Я понял, что ни о какой каше речь идти не может, и стал пить с ним водку. После третьей рюмки я понял, что хуй с ними, с барабанами, зато вот Мэо — душа-человек. Наверно, так и надо. Наверно, это и правильно. Мы с ним посидели ещё, попили, попиздели, позакусывали, попели дурацких андеграундных песен, и я погрузил себя в электричку на Москву, в коей счастливо и пьяненько продремал до самого Савеловского вокзала.

В тот же день я позвонил Эле и сказал, что, мол, Эля, а вот помнишь, ты говорила, что есть возможность взять «SR — 16-ый» у кого-то, так вот, дескать, видимо, если это ещё так же возможно, как когда ты об этом мне говорила, то, пожалуй, это единственный вариант.

Для тех, кто не знает, «SR-16» — это драм-машина фирмы «ALESIS». В сущности, все эти драм-машины, конечно, говно собачье, но на безрыбье и драм-машина — медуза. Выбирать было не из чего. моё рыжее водолейство довольно быстро убедило себя в том, что и в этой ситуации есть свои плюсы. Так, например, по сравнению с совковой драм-машиной «Лель», «ALESIS» — это все равно, что шестисотый «Мерс» в сравнении с «Запорожцем». У «ALESIS’a» хороший сэмплерный банк звуков, то бишь списанный с живых уже отстроенных на далеких западных студиях барабанов, да и потом «Алесис», запрограмированный мной, будет играть заведомо ровно и то, что мне нужно, ибо, в отличие от Мэо, ему все можно объяснить при помощи обыкновенных резиновых кнопок и быть уверенным, что он тебя внимательно выслушает, потому что специально для этого он и создан, чтобы композиторов слушаться. И я сел за работу.

Я давно уже мечтал просто молча и тихо сесть за работу, чтобы забить свою охуевающую от безысходной любви к Имярек светлую головёшку. Я заебался бездействовать. Я заебался жить без того, чтобы что-то перманентно сочинять, репетировать и записывать. Я заебался выужденно бездельничать и терпеть все эти мудацкие любовные муки, связанные с такой примитивной архетипическою хуйней, как Разлука, блядь, двух любящих сердец. Иных способов хоть на время избавляться от мыслей об Имярек я не знал.

Она же уже более двух месяцев назад звонила мне в последний раз и, не застав меня дома, ибо я провожал мать в гастрольную поездку с ее детским хором, девочка моя очевидно окончательно поставила мне диагноз и послала на хуй. Я хуел на этом самом хую по-черному.

Надо же было так случиться, что после того, как я убил десять лет жизни на свою первую Милу, и уже почти уверился, что Настоящая Любовь позади, в моей жизни появилась Имярек, которую я полюбил больше, чем всех остальных своих женщин вместе взятых. (Да простят они мне!) И вот, очень неохотно раскручиваясь на всю полноту Любовного Чувства, по причине жуткой боязни боли, которую однажды уже переживал, я все-таки был ею раскручен на всю катушку. И тут-то и получил удар в пах! В принципе, за это мало убить. Но, блядь, Папин Сын не может себе этого позволить, понимая что чужая душа — потемки, а чужою, к сожалению, со всеми основаниями и невзирая на окончательность всемирного пиздеца, можно назвать без исключенья любую душу, окромя своей собственной. Хотя даже и это с большими оговорками, на которые здесь нет места и времени.

Поэтому я хуел. Я мечтал поскорей закончить эти попсовые девичьи песни и отослать этой ебаной авангардистке в ее ебаную Германию, разумеется, понимая при этом, что скорее всего это будет бесперспективно, потому что, опять же, чужая душа — потемки, и никого не ебет чужое горе. В особенности, уже отлюбивших тебя женщинок. Так подсказывал мне мой опыт, до которого все ещё не было серьезного дела моему идиотскому, категорически неспособному к деланию выводов сердцу.

В апреле месяце, перед самым началом, блядь, студийной работы, я сочинил очень порадовавщую меня песнюшку в русском стиле с широкою такою мелодийкой и столь же широким заполнением пяти восьмых. Меня особенно радовало, что хотя пять восьмых и не самый попсовый размер, но получилось все, на мой тогдашний взгляд, столь органично, что хуй какого заурядного слушателя что-либо покоробит. Да и вообще, блядь, какая это к черту музыка, если ты в ней размеры считаешь, вместо того, чтобы сердце свое сподвигнуть на элементраное сопереживание лирической героине! Я так считаю.

Песенку я назвал очень просто и хамовито попсово, взяв в качестве названия шляг-фразу из припева, «Я тебя ждала». Ибо мне казалось, да и сейчас так кажется, что это вам не хер собачий, когда влюбленные, блядь, в разлуке и ждут друг друга вдали, мечтая о новой встречи, или уже не надеясь на нее, но все равно продолжая безысходно чего-то ждать от этой ебаной жизни.

Особенно мне нравился куплетик, где лирическая героиня поет следующие словечки:

По-моему, это охуенно грустно. Тем более, что сказано все предельно просто и понятно. Плюс к тому, затронут библейский мотив создания Евы, блядь, из ребра Адама.

Короче, я вновь подумал, что я, блядь, неплохой композитор. Ведь все-таки быть профессионалом всегда значило для меня — наряду с великоэстетским полетом фантазии уметь создавать понятную представителям иных референтных групп за-душу-берущую продукцию, блядь. И мне всегда глубоко импонировал тот факт, что композитор, работающий для совковой группы «Комбинация», до хуя чего «петрит» в так называемой новой музыке, во имя которой в злоебучем немецко-фашистском Дармштадте соответственный храм искусства воздвигнут, где моя дурочка так часто бывает. И Шостакович со своим «…мой верный друг, фонарик мой, гори, гори, гори!» тоже всегда меня этим впечатлял. Такая хуйня.

И что самое трогательное, большая часть этой моей новой девичьей песни происходила в тональности ля минор! А припев протекал не где-нибудь в заоблачных высях, а почти в до мажоре, каковой, как известно, вполне ля минорчику параллелен. Вот чему тогда придрочился я радоваться, авангардист, блядь, хуев!..

(Милая С, ты какая-то странная, ей-богу! Чего происходит с нами и моими песенками в твоем исполнении? Я не понимаю. Почему нет возможности, чтобы ты заранее знала, что у меня нет сил никого добиваться? Зачем ты, сама, очевидно, о том не подозревая, вынуждаешь меня играть в игры соответствующие моему паспортному возрасту? Я заебался. У меня эти игры уже в жопе забухли! Ты сумасшедшая! Точнее, ты не сумасшедшая, а я совсем больной. Мне впервые после того, как я узнал Имярек, чему уже больше двух лет, настоятельно захотелось другую женщину. Эта женщина по несчастному совпадению — Ты. Почему ты такая глупая?! Хули ты обещала мне позвонить и не позвонила?! Ты чего, совсем с ума сошла? Если бы ты знала обо мне правду и поступала бы так, как ты и поступаешь, я бы считал тебя большой умницей, потому что так себя вести — это первый способ напомнить мне, что я мужчина. Но ты со всей очевидностью ничего обо мне не знаешь. Поэтому варианта два: либо ты дурочка, либо я тебе до пизды. Почему ты такая маленькая? Почему все бабы такие дети? Как мне это все надоело! Вы охуели, милые женщинки! Со мной так нельзя. Я заебался. Если я сдохну из-за вас, вы же сами себя накажете, потому что я охуительная Машина Счастья, хотя и нематериального. Кажется, девочки младше тридцати лет неспособны этого оценить. Да и в тридцать неспособны. Дуры!)