Макс Гурин - Космос

Сигареты «Прима». Бумеранг. Игрушечная шарманка. Два пустых металлических портсигара из под сигарок «cafe-cream». Коврик для «мыши» с очень злыми, напугавшими Свету, зверями. Да и, собственно, мышь.

Ни дня без строчки. Лучше бы — ни дня без копейки денег. Все заставляют меня идти на Голгофу.

Кто пинает, кто жалобно так скулит, будто только как я на Голгофу пойду, так скулить перестанет. Лжёт.

Мое личное дело. Литературу распотрошить, кто бы ея не читал. Оставаться, блядь, интересным надо конечно? Конечно, надо. Да только интересно кому? Все те, кому такое может быть интересно — не люди, а сволочи моих снов.

У меня на столе лежит такая калейдоскопическая в основе своей штуковина, которая из всего делает несколько. Посмотришь сквозь на букву или звезду, что здесь почти одинакость, а их уже целых пять или семь. Такая вот поебень!

Стихами заговорили уроды. Вахтенный плачет от умиления. В гигантском космОбиле мышку поймал, как кот…

Этот текст интересен мне только тем, что мне никогда ранее не было так скучно, так неинтересно, так лениво и так необходимо писать…

Оправдания нет ничему. Уже знаем. Возделывать разве что еще можно. Но, чтобы убедиться, что родители правы, можно вообще ничего не делать.

Кто хочет от меня холода, становитесь слева, где сердце. Кто хочет тепла — шансов почти что нет. Возможно будет распродаваться «бронь».

За кем будет последнее слово, кому это из нас всерьез интересно? Мы некие нечто. Нас не более десяти тысяч. Остальные — враги. Ну а как?

Но это не мы зла хотим. Это они угрожают нам. Выливают на нас скорбные осенние дождики; колются зонтиками; отрывают пуговицы от наших скоромных пальто.

Но нам все равно отныне светло, тепло и довольно. С тех пор, как мы стали жителями собственных сердец, кроме этих самых сердец угрозы никакой нет. Знай лишь поглядывай, в своём ли сердце ты спрятался?!

Нам нет оправданья, поскольку мы — ничего. Но только возделывать будем все равно продолжать. Ведь родители никогда не бывают правы…

Людям о людях

Шар породил куб; куб породил квадрат! Далее повсеместно случилась победа тех или иных плоскостей. Тогда уже началась Республика. Аки в Риме, два консула: Трапеция и Квадрат. Стали небо переделывать на свой вкус. Получили то, что хотели, но стало невкусно. Кружочки и шарики вышли на демонстрацию. Впереди шел с серым знаменем тот самый Первый Куб, которого породил Протошар. Трапеция и Квадрат как будто того и ждали! А хули! Объёмом тоненьких не возьмёшь! Обманом ли лишь? Да и что шары, что кружочки! Всё это такая, в сущности, чушь!..

Наперекор я это всё делаю. Знаю, от судьбы не уйдешь. Если ни дня без строчки, то какая разница, кто это будет листать. О «читать» уж и не говорю, не надеюсь. Надежда раньше была, когда космос более упорядоченно метал финтифлюшки. Теперь же надеяться не приходится ни на какой исход. Любой из них, благополучный ли или же исключельно напротив, — разницы не ведает только тот, кто помнит правила игры, умеет на бархат метнуть дюжинку стереофонов. Умеет спать. Умеет ждать. Учится побеждать. Это я всё о ком?

Я ж есмь абстракт, о чем красноречиво мой компьютер бегущей строкой неуместно трендит. Не вижу я в этом тексте ни красоты… Кроме этого, впрочем, упрекнуть не в чем. Что вы хотите? Идет банальное, как первые пятилетки, созидание Принципиальной Необаятельности! Так пробельдим!

Порабощение стран. Гибель народов. Любой текст может стать историческим. Все это без меня знает любой. Я, когда я любой, тоже знаю на выше порядка злого (слова).

Играем и побеждаем так часто мы потому, что у наших кубиков более четырех сторон и цифры меняются самопроизвольно, насколько позволяет визуальное, блядь, реле. Анализатор ситуации на барахолке. На бархате то есть. Вот как все грустно.

…Как много же ёздить нардо! Как друдно даедзя многое, сидя в Доме… Почему же все тонет в белом ужасе таинственных письменов? Как упорно ждут внизу одни токмор ирх за…гоулки!

Никогда!

Слышите, никогда! Никогда-никогда не подходите слишком близко к мозаикам!!! Ежоль снова ослуха — самой маленькой истины тогда никогда!

Скучно как!.. Развалюхе через пятнадцать-двадцать минут снова ответ держать надлежит… Одно баловство…

Ан нет, это не разговор… Где собака, которая свет прольёт; самоотверженно ляжет на «эксгумардцу»?! Нету таких… Осталась одна я, Таня Савичева…

Может быть поискать из котов? Но они ведь вообще-то живут для себя… «Умереть» — этого ни от кого не дождешься; — какое уж там «эксгУ»!

Что там? Все никак не пожар во моёлья тойга! Отчего мы не птицы, простите? Отчего в хитрых чужих письменах мы читаем один сумбур? Где разборчивость сексты? А ищите-ка сами себе свои глупые цифры «7»!!!

Я же… устала совсем. Из последних сил выдаю примитивную рифму. В легких моих только легкий газ водород. Скоро я полечу. Полечу вслед за Вацлавом, к чертовой матери. И никто не будет ни в чем виноват… Как всегда.

Избиение предыдущих глав. Мне мысль на ум пришла, словно письмо от Олега Чехова, ежели ведь это литература убитого, покойного, усопшего (см. выше! (Прим. Сквор.)), так значит нужно, ничтожно усомневЯшись, вгрызаться.

Но мухи очень малы. У них белы ли бока, не узднать без микскопа (без микроскопа, читай!). А уж как красивы их рожки! Один другого завитушкой и поразит прямо и честно в л’об, чтобы «в лёб» не сказать, чтобы не в лёт…

Все пустые слова. Я пишу роман Максима Скворцова «Космос», автор которого мертв. Если верить «Достижению цели» уже более трех лет. Если жо правде глаз не колоть — около двадцати шести оборотней мне на сундук и туда же Хрустальный Дворец. Бумага все стерпит, недаром рукописи горят. Порой целыми библиотеками выгорают.

У Данилы Давыдова был в свое время такой социальный проект, чтобы не скапливалось во миру слишком много лишней хуйни.

Здравствуй! Ты тоже скажешь мне «да», но прежде вот-вот: делаешь ли ты выводы? Да, покидаю себя с завидной… Тяжко тобе ль? Тобе ль? Что это еще за «тобе ль»? Это не тот портфель в котором все бумаги храню, каковые бы меня в истинном светоче. Светоч. Светоч. Светоч. Светоч. Светоч. Светоч. А ведь если бы буква «ы» — тогда сразу бы был призыв! Первый призыв, последний призыв. Светыч!!!

Да, тоже считаю себя умней, но прозорливость на что? Я думаю на «грамм»-то будет ее, а это… почти прожорливость.

Полагаю, уже следует шёпотом говорить? Да что говорить-то?! И жить пора шёпотом… В этом ведь все уже подзавязли. Вот в моем случае вывод какой!

Ну, что ж, до свидания… Хотя, погоди! ВЕдомо, не меня одного раздражает русская неконкретность… Вечно надежда эта на пустом месте… Стараемся не говорить друг другу «прощай», и вовсе о себе самоих одних мыслим: мол, еще бы разок тебя увидать!.. Нет, англичане чтоб, коим весело, сыто, довольно и… вечно счАстливо оставаться…