Макс Гурин - Новые праздники-2

Знаете, как меня отпустила моя Имярек? Зимой 2000-го года Олег Чехов со своею Наташею, я и некая их подруга, которую тоже звали Элоун, поехали в Малаховку, где Наташа и Чехов снимали себе временное жильё.

Часа в два ночи я и Элоун пошли на прогулку вдвоём. Был где-то февраль. Мы шли по сугробам сельских улиц и вдруг в одном месте остановились. Оба мы замолчали. Что-то нежно зашумело в верхушках деревьев, и я вспомнил, как мы сидели на зеленоградском озерце с Имярек (я сидел на траве, а она сидела у меня на коленях). Я просто слушал и молчал. Вдруг Элоун сказала: «Ты слышал? Это был звук для тебя…». Больше я никогда не встречался с ней. Вроде бы ей нравились какие-то мои песни, в моём же, авторском исполнении.

«Ты слышишь?» — спросила меня Ларисса. Я ответил: «Да». Непроизвольно интонация вышла такой, будто я не слышал, но сказал «да», чтобы её не обидеть, что было чистой неправдой.

Мы вернулись домой. Мы были вместе в ту ночь. Были вместе утром и днём. У неё было самое начало цикла, и я не знаю, каяться ли мне в том, что я помнил об этом, или же, напротив, напротив.

Часть своих вещей я оставил. Иначе я не замкнул бы Кольцо. В Харькове не место Москве. Я должен был уехать так, чтобы она ждала моего возвращения. Потому что… ВЕРХ лучше, чем НИЗ. Вот и всё. Мне необходимо было осуществить ПЕРЕДАЧУ ОТКРОВЕНИЯ, которое сам я получил от Имярек, а она получила от кого-то, кого мне знать не положено, да и не интересно, и я по-прежнему верю, что Ларисса найдёт, кому передать ЭТО дальше, ибо… ТАК НАДО.

В последний раз мы были с ней вместе на ковре перед телевизором, где в это время шёл какой-то фильм по мотивам лимоновской прозы, посвящённой его харьковской юности.

Наконец поезд «Харьков — Вавилон» тронулся. Я смотрел в её глаза. Не буду об этом ничего говорить.

«Не оставляй меня! Не оставляй меня с Богом одну! Ну пожалуйста! Неужели так действительно надо?»

Часов до двух ночи я пил, зная, что у меня не будет похмелья. Потом лёг. Забылся. Ранним утром снова пошёл в тамбур. Курить. Как раз в этот момент поезд, только что въехавший в Вавилон, проезжал мимо нашего дома с Да.

Я докурил сигарету и сделал три очень медленных вдоха и три вдвое более медленных выдоха.

Я уже достаточно расслабил её задушевной беседой. От вина она отказалась. Я же время от времени пил водку. Честно признаться, уже вторые сутки с небольшими перерывами на сон.

Она рассказала, как её на самом деле зовут, сколько лет её маленькой дочке. Она начала по моей просьбе рассказывать уже что-то ещё, и тут довольно жёстко, но как бы всё-таки между делом, я сказал: «Сними-ка блузку, пожалуйста!» и закурил.

Она улыбнулась с лёгким удивлением, но я повторил свою просьбу. Она сняла. «Лифчик тоже…» Она улыбнулась снова и выполнила приказ. На меня в той же смущённой улыбке уставились глазки её коричневых и уже напряжённых сосков. Мы продолжили нашу беседу. Я не спешил.

Она полагала, что я пригласил её на ночь. Мы договорились на 250 против её обычных 200-т — иначе она кочевряжилась. В кошельке у меня было ровно 10, а вовсе не 250. Я пригласил её, чтобы… убить. И вообще не собирался ей ничего платить в принципе. С таким же успехом я мог бы сказать, что дам ей пятьсот или штуку. Женщины — существа самовлюблённые, и обычно не чувствуют никакого подвоха, когда их вдруг оценивают неправдоподобно выше, чем «это» обычно стоит. Ведь каждая из них уверена, что она непревзойдённо прекрасна — кто знает, а вдруг он тот самый мужчина, что с её точки зрения всего лишь оценил её по достоинству!..

Вариантов у меня было несколько. Я знал одно, если кто-то хочет кого-то убить, то это значит также и то, что кому-то действительно пришёл срок. Ведь Бог работает оптом, и Ему есть дело до каждого. Кому-то уготована роль Палача, а кому-то — роль Жертвы, и эти пары определены ещё задолго до их рожденья на свет. Бог никогда не совершает ошибок. Если я решил кого-то убить, значит ему пора, и от меня тут, в общем-то, уже ничего не зависит.

Я сказал трём девкам, сколько я им заплачу. Все три сказали, что сейчас подумают и перезвонят. Перезвонила одна.

Теперь она сидела передо мной с голыми сиськами и рассказывала что-то о своей жизни, а я сквозь лёгкие летние брючки небрежно теребил ей промежность.

— Ну что, Вика, иди в ванну! — сказал я…

Мы уже лежали в постели. Я попросил её повернуться на живот. Когда она сделала это, я сел ей на ноги и завёл её руки ей за спину. Одну её кисть я довольно проворно просунул в заранее заготовленную петлю на белом шнурке, выдернутом из кроссовка Да, и стал оставшейся частью шнурка приматывать другую её кисть к той, что оказалась в петле. Вика вскрикнула и попыталась вывернуться. Я позволил ей сделать это.

— Андрюша, зачем это тебе? — спросила она, сев на кровати и немного отодвинувшись от меня.

— Мне… это очень нужно… — совершенно честно ответил ей я. Она немного подумала и сказала:

— У моей подруги есть парень, который тоже это любит…

Договорив, она улыбнулась довольно натянуто и… протянула мне обе своих руки, на одной из которых уже была затянута петля.

Определённо мне хотелось, чтоб она была меня старше лет на десять — как Имярек. Вика была меня старше только на шесть. Как моя вторая жена и… как Элоун. Даже в их внешности было, пожалуй, что-то общее. Сосков Элоун я никогда не видел. Викины соски мне нравились.

Я сходил на балкон, принёс две бельевые прищепки и прикрепил их к этим самым её напряжённым соскам. Она немного поморщилась, но снова сделала над собой усилие и улыбнулась.

Да, я сказал ей другой этаж и другой номер квартиры, а потом встретил её у подъезда, чтоб она не звонила в чужой домофон. На нашей входной двери в то время не было ещё номера — просто железная дверь, обитая чёрным дерматином. У соседей, по счастливому совпадению, тоже не было номера. Выйдя из лифта, она реально не знала, на каком она этаже. Я попросил её отвернуться, когда нажимал кнопку, сославшись на то, что клиентам тоже есть чего опасаться.

Поскольку я встречал её у подъезда, я точно знал, что она одна и скорее всего приехала не на тачке, и уж точно без какой-либо охраны.