Станислав Сенькин - Украденные мощи. Афонскиерассказы

Отец Андрей, подчиняясь монастырскому уставу, ничего не взял с собой, кроме некоторых личных вещей; попрощался с братьями и отцами, которые, казалось, были расстроены таким поворотом событий и упрашивали его остаться. Он извинился и попросил у братии прощения. Весь Филофей провожал его до машины.

Монастырский шофер довез его до Дафни, и — уже бывший — игумен ждал, когда подойдет паром и он отправится на большую землю.

Игумен стоял и вспоминал свое беззаботное послушничество. Неожиданно он увидел, что рядом на скамеечке сидит необычного вида женщина, благородная и с царственной осанкой, одетая во все черное, и записывает что-то в толстую тетрадь. Отец Андрей не страдал любопытством, но здесь он не смог удержаться и подошел к ней:

— Простите меня, а что это вы записываете?

Женщина посмотрела на него и указала на подплывающий к пристани паром:

— Сегодня из Уранополи на этом пароме на Афон приехало два человека, которые хотят здесь остаться до самой смерти. Я записываю их в свой журнал.

Отец Андрей посмотрел, как она записала два имени, а затем вычеркнула большим зеленым карандашом какие-то другие имена.

— А почему вы вычеркнули другие имена?

Женщина закрыла тетрадь и ответила:

— Это те монахи, которые готовы были терпеть искушения до самой смерти, но, увы, не выдержали испытаний и решили покинуть гору по собственной воле. Их имен больше не будет в моем журнале, — и она всем своим видом показала, что не намерена больше продолжать разговор.

Игумен задумался и отошел к парому, который уже подплыл и выпускал паломников, монахов и автомобили. Он подумал, что вот, сейчас на святую землю Афона приехали еще два подвижника, которые посвятят свою жизнь Христу и Матери Божьей.

Вдруг, как молнией, ударило в голову: а откуда здесь, на Святой горе, женщина?! Отец Андрей быстро развернулся и пошел к той скамейке, но уже никого на ней не обнаружил. Лишь вокруг было разлито необычайное благоухание.

— Пресвятая! — монах стоял в изумлении перед этим явлением. Паром уже собирался отплывать, но отец Андрей остался на берегу. Игумен внял предостережению Владычицы и своим ходом вернулся в Филофей.

Братья приняли его, на удивление, ласково и приветливо. Отец Андрей вновь принял игуменство и с тех пор относился к благословению своего старца с еще большей верой и благоговением.

Необходимо было бежать так быстро, чтобы наносящий удар был всегда на один шаг позади. И я бежал. Пока я еще опережаю на ход, но стоит мне немного зазеваться, противник убьет меня. Я бежал от возмездия

судьбы, преодолевая огромные расстояния и боль собственного одиночества. Развитая на войне интуиция помогла мне увидеть уже и здесь, в Греции, тень вооруженного охотника, желающего отнять последнее, что у меня есть, — печальную жизнь.

Чтобы хранить хладнокровное спокойствие, я часто сосредотачивался на детстве — поре беззаботной невинности. Тогда я любил читать книги. Уже в армии я вспоминал, как писатели подавали весь ужас раненной преступлением совести. Мне казалось, что, как и счастливая любовь, эти муки — красивый художественный вымысел. Но теперь, испытывая их собственным сердцем, я поражаюсь, как точно авторы передавали это чувство, особенно Достоевский. Да, за каждым преступлением следует наказание — тюрьма, пуля либо, если ты всего этого избежал, собственная совесть — самый справедливый и жестокий судья.

Когда-то я воевал солдатом срочной службы в Афганистане — стране, навсегда и безвозвратно изменившей мое, прежде светлое, мировоззрение. Наш позорный уход из нее совпал с падением железного занавеса, в результате чего в страну со стороны Европы и Америки полетели комья грязи и булыжники, быстро превратившие ее в помойку. Мы вернулись уже не на ту родину, которую знали, это была обокраденная и изнасилованная Западом страна. Тот самый Запад, вооруживший моджахедов, был теперь в России властителем как сердец, так и имущества бывших советских граждан.

В детстве мне хотелось стать космонавтом, но я был востребован новым демократическим государством в качестве киллера. Работы мне всегда хватало. Помню, как сидел без куска хлеба, но с бутылкой водки в пустой квартире, когда позвонил мой армейский приятель и пригласил меня в ресторан на обед. Обед был вкусный, но с особой приправой — порохом. Так я нашел свою работу. Вначале я даже был доволен — все внешне не отличалось от знакомой мне войны. Там были исступленные моджахеды, здесь — откровенные преступники и зарвавшиеся бизнесмены. Там убивали во имя одной большой политики, здесь — во имя многих малых. Но скоро я почувствовал разницу. Возмездие пришло быстрее, чем я предполагал.

Всем из книг известно, что такой агрессивный род занятий, как мой, и вытекающий из него образ существования не предусматривают долгой жизни. И вот и на меня объявили охоту. Мой учитель в армии часто говорил мне, обучая навыкам владения стрелковым оружием:

— Саша, ты должен научиться смотреть глазами противника и слушать его ушами, врасти в его шкуру, почувствуй, как он дышит, — только так, почти вжившись в его сущность, ты сможешь узнать его следующий шаг. Эти простые люди на самом деле очень коварны, Саша.

Я проходил эту науку в холодных горах близ Герата, сжимая в руках снайперскую винтовку. На ее прикладе я старым гвоздем делал зарубки за каждого убитого моджахеда, их было так много, что я считал себя почти Покрышкиным, сбивающим гитлеровские истребители.

Теперь я сам стал жертвой и вынужден убегать по чужой стране от зловещих киллеров. Последний мой заказ был на одного крупного вора в законе — восходящую звезду преступной Москвы. Теперь для меня стало ясно, что, согласившись на эту работу, я подписал свой смертный приговор. Я, к сожалению, узнал больше, чем требовалось, чтобы они — мои высокопоставленные заказчики — оставили меня в живых. Думаю, что в Фессалониках — городе с названием, подозрительно похожим на мою фамилию, меня найдут довольно быстро. Криминальный мир этой северной греческой столицы контролировали понтийцы, которые были слишком тесно связаны с российскими преступными группировками, чтобы мои контакты с ними были безопасными. Слишком ласково меня приняли здесь, предложили кров, любовь и работу, чтобы это было правдой.

Я никогда не задумывался, есть ли Бог на белом свете, но перед лицом возможной близкой смерти всегда вспоминаешь Создателя, и поэтому сейчас я шел в базилику святого Димитрия Солунского, считая, что делаю самый правильный в моем положении ход. Зайдя в базилику, я подошел к прекрасно оправленной в серебро и золото раке мощей святого, у которой стояли красивые улыбающиеся пары молодоженов. Видимо, они, как и московские жених и невеста, в обязательном порядке посещающие после ЗАГСа Красную площадь, приходят сюда в день своей свадьбы, фотографируются со счастливыми лицами, испрашивая Божьего благословения на совместную жизнь. А мне на что просить благословения — на смерть? Но какая участь меня ждет после того, как меня убьют? Даже и с моими малыми познаниями в религии я понимал, что мою профессию не очень-то жалуют в загробном мире, и смерть предрекает мне лишь будущие вечные мучения. Если только…