Олдос Хаксли - Слепец в Газе

Тридцать или сорок индейских ранчо виднелись на узком кряже между двумя вдающимися в море заливами, за которыми с каждой стороны гряда за грядой горы беспорядочно уходили вдаль, сливаясь с дымкой.

Увидев именитых путешественников, местный лавочник поспешил на площадь, чтобы предложить им ночлег. Марк выслушал его, со всем согласился и сделал движение, чтобы слезть с мула; затем, поморщившись, остался сидеть в седле. Не поворачивая головы, он крикнул громким, сердитым голосом:

— Вам придется стаскивать меня с этого проклятого животного.

Энтони и mozo помогли ему спуститься, но, оказавшись на земле, Марк отверг всякую дальнейшую помощь.

— Я могу ходить и сам, — отрезал он и нахмурился, как будто, протянув руку, Энтони хотел оскорбить его.

Их пристанище на ночь оказалось дровяным сараем, наполовину заполненным кофейными ящиками и шкурами. Осмотрев место, Марк снова захромал, чтобы взглянуть на соломенный навес, служивший конюшней для мулов, затем предложил прогуляться по деревне — «осмотреть достопримечательности», как он выразился.

Прогулка, как было видно, причинила ему столько боли, что он не мог вымолвить ни слова. В молчании они пересекли маленькую площадь, в молчании же зашли в церковь, в школу и в городскую тюрьму. Также не говоря ни слова, они шли дальше друг за другом, поскольку, если бы они шли рядом, думал Энтони, он мог бы видеть лицо Марка, искаженное гримасой боли. В то время как если бы он шел впереди, это было бы оскорблением, вызовом Марку, который бы заставил его ускорить шаг. Энтони намеренно тащился позади, не говоря ни слова, словно индейская женщина, следующая по пыльной дороге за своим мужем.

Примерно через полчаса Марк почувствовал, что достаточно измордовал себя.

— На сегодня хватит достопримечательностей, — мрачно сказал он. — Я предлагаю съесть что-нибудь.

Ночь была пронизывающе холодной, а спать им пришлось на обыкновенных нарах. На следующее утро Энтони очнулся после беспокойного, истомившего его сна.

— Проснись! — кричал ему в ухо Марк. — И поднимайся.

Энтони испуганно вскочил и увидел Марка, сидящего на противоположном конце нар, подперев рукой голову, и сердито глядящего на него.

— Пора отчаливать, — продолжал хриплый голос. — Уже седьмой час.

Внезапно вспомнив о случившемся вчера, Энтони спросил, как его колено.

— Да все так же.

— Ты выспался?

— Конечно же нет, — раздраженно отозвался Марк. Затем, отведя взгляд, добавил: — Я не могу встать. У меня нога как деревянная.

Энтони напялил сапоги и, открыв дверь сарая, чтобы впустить солнечные лучи, подошел к Марку и сел на краешек его кровати.

— Неплохо было бы наложить чистую повязку, — сказал он и начал развязывать бинт.

Корпия прилипла к сырой плоти. Энтони осторожно потянул за нее, затем отпустил.

— Пойду попрошу немного теплой воды в магазине, — сказал он. Марк едва слышно хохотнул и, взяв кончик повязки большим и указательным пальцами, резко рванул. Квадратный кусок розоватой ткани остался у него в руке.

— Нет! — крикнул Энтони, морщась, как будто бы боль была его. Но Марк только презрительно улыбался. — Ну вот, теперь снова идет кровь, — добавил Энтони уже другим тоном, найдя медицинское оправдание своему выкрику. Но на самом деле не струйка свежей крови обеспокоила его больше всего, когда он склонился, чтобы посмотреть на рану, обнаженную Марком. Колено полностью распухло и было почти черным от синяков, а по краям вновь вскрывшейся раны плоть была желтой от гноя.

— С таким коленом ты вряд ли сможешь ехать, — сказал он.

— А это уж мне решать, — был ответ Марка, и спустя секунду последовало добавление: — В конце концов ты сам решился ехать позавчера.

Эти слова выражали презрительное уничижение. «Если такой слабак, как ты, может превозмогать боль, то уж я-то, конечно…» Именно это он имел в виду. Но оскорбление, как показалось Энтони, было ненамеренным. Причиной его послужило крайнее высокомерие, почти ребяческое по своей неразумной силе. Кроме того, колено бедняги было действительно повреждено. Времени для оскорблений не оставалось.

— Со мной было практически все в порядке, — примирительным тоном проговорил Энтони. — А у тебя нога, которая в любой момент воспалится.

Марк набычился.

— Уж если я не иду пешком, а еду на муле, все будет в порядке, — настаивал он. — Просто колено слегка задубело и в синяках. Да и кроме того, — добавил он, противореча тому, что было сказано перед этим, — в Миахутле есть врач. Чем скорее я попаду к нему в руки, тем лучше.

— Пока ты трясешься на муле, будет гораздо хуже. Вот если б ты подождал здесь денек-два…

— Дон Хорхе подумает, что я предал его.

— К черту дона Хорхе. Пошли ему телеграмму.

— Здесь не работает телеграф. Я спрашивал.

— Ну тогда пошли mozo.

Марк покачал головой.

— Я не доверяю ему.

— Почему?

— Он напьется при первой же возможности.

— Иными словами, ты не хочешь его посылать.

— Кроме того, будет слишком поздно, — продолжал Марк. — Дон Хорхе через день или два уже уедет.

— И ты воображаешь, что сможешь отправиться с ним?

— Я думаю быть там, — сказал Марк.

— Ты не сможешь.

— А я говорю тебе, что буду там. Я не собираюсь подводить его. — Его голос был холодным и охрипшим от едва сдерживаемого гнева. — А теперь помоги мне встать, — приказал он.

— Не буду.

Двое в молчании смотрели друг на друга. Затем, сделав усилие, чтобы сдержать себя, Марк пожал плечами.

— Ну ладно, так и быть. Я кликну mozo. А если ты боишься отправляться в Миахутлу, — продолжил он тоном дикарского презрения, — можешь проваливать назад в Тапатлан. — Я обойдусь и один. — Затем, в открытую дверь, он крикнул: — Хуан! Эй, Хуан!

Энтони пришлось капитулировать.

— Хорошо, пусть будет по-твоему. Если ты действительно сошел с ума… — Он не договорил: — Но я ни за что не отвечаю.

— Тебя и не просили, — ответил Марк. Энтони встал и пошел за аптечкой. Вынув корпию, он промокнул рану и наложил свежую повязку. Сцена прошла в молчании; затем, пытаясь забинтовать рану, Энтони произнес:

— Надеюсь, мы прекратили ругаться? Так, наверное, будет легче?

Несколько секунд Марк был полон ненависти и безразличия.

Затем он поднял глаза и выдавил из себя примирительно-дружескую улыбку.

— Мир, — сказал он, одобрительно кивая. — Мы заключим мир.

Но он не принял во внимание боль. Она началась, мучительная, лишь только он пытался выполнить поставленную перед собой задачу спуститься с нар. Но без того, чтобы согнуть поврежденное колено, это оказалось невозможным, даже с помощью Энтони, а согнуть колено было пыткой. Когда он наконец поднялся на ноги, он был весь бледен и его лицо выражало свирепость.