Олдос Хаксли - Слепец в Газе

— Я и не предполагал, что этого не будет, — сказал Марк, словно с достоинством отвечая на упрек в бесчестии.

Доктор Миллер нарушил двусмысленное молчание, заметив, что в холмистых равнинах много больных с увеличенной щитовидной железой.

— В этом есть своя прелесть, — заявил Марк, поглаживая воображаемую опухоль на своем горле. — Как я жалею тех кретинов, которых еще в детстве видел в Швейцарии! Боюсь, теперь они напичкали себя йодом до смерти. Сейчас все словно помешались на санитарии. — Он покачал головой и улыбнулся прежней анатомической улыбкой. — Что они там делают в этих холмистых равнинах?

— Выращивают кукурузу, — ответил доктор. — А в перерыве убивают друг друга. В этих горах очень сильна вендетта. Задействован буквально каждый. Я говорил с зачинщиками, пытаясь убедить их забыть старые счеты и начать жизнь заново.

— Они умрут от скуки.

— Нет, я вместо этого научу их играть в футбол. Матчи между деревнями. — Он улыбнулся. — Я большой специалист по вендеттам, — добавил он. — По всему миру. Все благодарят за футбол, когда к нему привыкают.

— Господи!

— Почему «Господи»?

— Эти игры! Мы можем избежать их?

— Зачем? Это же величайшее благо, сделанное Англией для цивилизации, — сказал доктор. — Гораздо более важное, чем парламентское правление, паровой двигатель или «Начала» Ньютона. Важнее, чем английская поэзия. Поэзия никогда не может быть заменой войне или убийствам. А игры могут. Полная и подлинная замена.

— Замена! — презрительно отозвался Марк. — Вы все время довольствуетесь заменами. Энтони находит ее в своей постели или в читальном зале Британского музея. Вы ищете ее на футбольном поле. Ну и бог в помощь! Почему вы так боитесь подлинного?

На некоторое время воцарилась тишина. Доктор Миллер посмотрел на Энтони и, видя, что тот не намерен отвечать, перевел взгляд на Марка.

— Вопрос не в том, боюсь я или нет, Марк Стейтс, — чрезвычайно мягко произнес он. — Вопрос в том, чтобы сделать правильный выбор вместо ложного…

— Подозреваю, что есть правильные варианты выбора, которые требуют меньшей смелости, чем неправильные.

— Опасность вашей меры благодати?

Марк пожал плечами.

— Что такое благодать? В большинстве случаев нечто неопределенное. Но по крайней мере нужно быть уверенным, что смело взглянуть в лицо опасности — хорошо.

— И ради этого вы считаете оправданным намеренное создание экстремальных ситуаций — за счет других. — Доктор Миллер покачал головой. — Так не пойдет, Марк Стейтс. Если вы хотите использовать бесстрашие, почему бы не сделать, чтобы оно служило добру?

— Например, обучению туземцев игре в футбол? — злобно усмехнулся Марк.

— Что зачастую не так легко, как кажется.

— То есть им не понять правил офсайда?

— Они не способны усвоить никакие правила, за исключением правил убивать людей из соседней деревни. А когда вы находитесь между двумя командами по одиннадцать человек, вооруженных до зубов и рычащих, что прикончат друг друга… — Миллер сделал паузу, и его широкий рот исказился в улыбке; почти невидимые иероглифы вокруг глаз углубились, когда он прищурил веки, и изобразили вполне явную радость. — Да, я говорю, что это не так просто, как кажется. Вы лично когда-нибудь смотрели в глаза разъяренной толпе, которая жаждет убить вас?

Марк кивнул головой, и у него на лице появилось выражение довольно злобного удовлетворения.

— Несколько раз, — ответил он. — Когда я выращивал кофе «Финка» чуть дальше по берегу, в Чиапасе.

— И вы были без оружия?

— Без оружия, — повторил Марк и пояснил: — Политики тогда все еще говорили о революции. Земля крестьянам и все прочее. И в одно прекрасное утро жители деревни пришли захватить усадьбу.

— Что вы согласно вашим принципам должны были одобрить.

— И естественно, одобрил. Но я едва смог принять это — при тех-то обстоятельствах.

— Почему?

— По-моему, это совершенно очевидно, не так ли? Они тогда наступали прямо на меня. И что — я должен был сказать им, что сочувствую их политике, и затем сдать усадьбу? Ну уж нет, это было бы слишком просто!

— Ну, и что вы тогда сделали?

— В первый раз их было сто человек, — объяснил Марк. — И ружья с патронташами висели на них, как игрушки на елке, и у каждого было по мачете. Но они были вежливы и говорили мягко. Они не хотели особенно ссориться со мной и не чувствовали себя безусловно уверенными. Да они и всегда не сильно-то шумят, — добавил он. — Я видел, как они убивают при полнейшей тишине. Как рыбы. Эта страна — натуральный аквариум.

— Кажется аквариумом, — поправил доктор Миллер. — Но когда я понял, как мыслят эти рыбы…

— Я всегда считал более важным понимать, как они пьют, — сказал Марк. — Текила [327] Текила — крепкая мексиканская водка. — настоящий враг. К счастью, мои были более трезвыми. Иначе… Но кто знает, что случилось бы? — И после паузы он продолжал: — Они стояли на цементном полу, а я сидел у двери конторы в нескольких шагах над ними. Выше их, как будто давал торжественный прием своим верноподданным. — Он рассмеялся, румянец снова вернулся к щекам, и он заговорил с особенным смаком, словно слова обладали у него во рту каким-то чрезвычайно приятным вкусом. — Сотня озлобленных пеонов кофейного цвета, поедающих меня своими маленькими, блескучими черепашьими глазками — это было впечатляюще. Но я сумел сохранить лицо и голос и не сболтнул лишнего. Как я увидел, это многим помогло, и я стал думать об этих людях как о каких-то жалких, ничтожных насекомых. Тараканах, навозных жуках. Просто отнесся к ним как к сотне больших пучеглазых жучков. И повторяю, помогло. Само по себе это ощущение нам знакомо, не так ли? Это как будто у вас под ребрами живая птица. Птица со своим птичьим сознанием, которая страдает от своих личных боязней. Странное ощущение, но вместе с тем восхитительное. Не думаю, что я в своей жизни был более счастлив, чем в тот день. Положение одного против ста. Ста вооруженных до зубов. Но насекомых, элементарных насекомых. В то время как один был человеком. Прекрасное ощущение. — Он немного помолчал, улыбаясь сам себе.

— И что произошло потом?

— Ничего. Я просто произнес им речь с трона. Сказал им, что «Финка» не была моей, и я не мог их ею одарить. Что я всего-навсего управляющий. И что если бы я поймал кого-либо при вторжении на территорию, я бы не стал задумываться, что делать. Уверенно, с достоинством и подлинной манерой великосветского раута. После чего я поднялся, сказал им, что они могут идти, и прошел по тропинке в дом. Полагаю, что я был в поле их зрения буквально минуту. Целую минуту моя спина была под дулами их ружей — и из этой сотни насекомых никто бы никогда не определил, кто выстрелил. Птица под ребрами! — Подняв руку, он пошевелил пальцами.