Джеймс Олдридж. - Дипломат

– Нет, – сказала Кэтрин. – Это просто смешно! – Она сразу рассердилась.

– А здесь она будет в безопасности? – спросил Эссекс.

– В полной безопасности. Ведь вы не боитесь остаться с Джаватом, Кэтрин?

– Конечно, нет, но я предпочитаю ехать с вами.

– Все же лучше не рисковать, – сказал Эссекс. – Вы уверены, что тут она будет в полной безопасности?

– В такой же безопасности, как в английском посольстве, – ответил Мак-Грегор.

– Мне очень жаль, Кэтрин, но, кажется, так будет лучше. – Эссекс дружески обнял ее за плечи и прижал к себе.

Мак-Грегор открыл дверцу, и Кэтрин молча вышла из машины. Она все еще внутренне противилась тому, что ее оставляют, но, вероятно, решила не вносить лишних осложнений. Мак-Грегор отвел ее к Джавату и объяснил ему, что она остается, пока они не приедут за ней. Джават кивнул и сказал, что отведет ее обратно в дом.

– Ради бога, не оставляйте меня тут на всю ночь, – сказала Кэтрин. Потом шагнула к Мак-Грегору и коснулась лбом его щеки.

Мак-Грегор сел на переднее сиденье рядом с Аладином и велел ему включить фары, гнать что есть духу и хорошенько смотреть, нет ли рытвин на дороге. Им вовсе не желательно застревать посредине этой странной ничьей земли. Когда они тронулись, Мак-Грегор повернулся и посмотрел на Эссекса. Тот сидел выпрямившись, и Мак-Грегор понял, что эта поза принята с точным расчетом, как и все, что делал Эссекс. В него не станут стрелять, потому что он англичанин, а если выстрелят, то, наверное, промахнутся. Только прыжки форда на ухабах мешали Эссексу сохранять свою позу. Когда Аладин делал крутые повороты, объезжая неровности дороги, Эссексу приходилось хвататься за переднюю спинку, чтобы удерживаться в должном положении.

Дорога свернула вправо, деревья поредели, и фары осветили впереди еще одну баррикаду из бочек. Мак-Грегор вслушивался, не стреляют ли, но шум мотора заглушал все другие звуки. Мак-Грегор сидел, слегка нагнув голову, готовый нырнуть вниз в случае необходимости. Ему не было видно, есть ли между бочками промежуток, и только в последнюю минуту они обнаружили узкий проход. Аладин, не уменьшая скорости, сумел проскочить в него.

И тут все пришло в движение.

С обеих сторон к ним ринулись всадники. Лишь только Аладин сбавил газ, чтобы не врезаться в них, на подножку вскочили пешие солдаты и приказали Аладину полным ходом гнать до больших ворот. Всадники мчались за ними с оглушительными криками.

Один из солдат, стоявших на подножке, просунул голову в машину, внимательно оглядел Мак-Грегора и положил ствол винтовки на опущенное стекло дверцы. У больших кирпичных ворот высокий человек в начищенных до блеска сапогах приказал им выйти из машины. Их сейчас же окружила толпа пеших и конных солдат. Человек в начищенных сапогах велел Аладину оставаться здесь, а Мак-Грегору и Эссексу идти к дому. Он держался властно и грубо, и Мак-Грегор по выправке, манерам и сапогам признал в нем кадрового офицера.

Несколько солдат оттеснили Мак-Грегора от Эссекса и быстро повели обоих большим красивым садом, по усыпанной гравием кипарисовой аллее. Кипарисы казались черными при лунном свете. Мак-Грегор увидел впереди дом – низкую квадратную персидскую виллу с двумя мраморными лестницами, ведущими на веранду. На ступенях их задержали. Офицер на ощупь проверил, нет ли у Мак-Грегора оружия, крепко схватил его за руку и, обернувшись, крикнул всадникам, чтобы они, поганые, шелудивые собаки, вернулись на дорогу и не топтали сад.

Объятый столь живописным гневом, офицер толкнул Мак-Грегора, и тот, споткнувшись о ступеньку, упал на руки, но сейчас же поднялся и сказал по-персидски, переводя с английского без всяких смягчений, чтобы сильнее оскорбить иранца: – Я сверну тебе шею, если ты еще раз попробуешь меня тронуть!

Офицер явно нацеливался ударить его ногой в пах (Мак-Грегор увидел это даже при тусклом лунном свете), но затем одумался и стал крикливо браниться, призывая Аллаха поразить молнией этого нечестивца.

– За такую наглость и богохульство, – сказал Мак-Грегор, чувствуя, как у него темнеет в глазах от ярости, – я предрекаю, что тебя погребут без омовения, ты будешь ослеплен и не увидишь никогда своего шиитского рая.

– Клянусь Аллахом, я тебя убью, собака!

– Чего это вы там шумите? – спросил Эссекс.

– Этот наглец дает волю рукам, а я возражаю.

– Так и надо, – сказал Эссекс. – Мне самому пришлось ударить одного из этих мерзавцев. Скажите ему, что если он не перестанет оскорблять вас, я сейчас же вернусь обратно и предоставлю губернатора его собственной судьбе. Так ему и скажите!

– Не стоит он этого, – ответил Мак-Грегор. – Теперь вы понимаете, почему народ здесь восстает?

– Перестаньте морализировать. Я уже достаточно натерпелся сегодня за день!

– Вы еще не того натерпитесь из-за вашего губернатора.

– Я обязан что-то делать, – спокойно возразил Эссекс. – И я вовсе не намерен препираться с вами сейчас и здесь. Пойдемте! – Он пошел вверх по лестнице вслед за офицером, который яростно похлопывал по сапогам своей длинной саблей. – Мы уладим все это с губернатором. И не повышайте голоса, Мак-Грегор! Помните – вы англичанин!

– Плевал я на это, – сказал Мак-Грегор. – Я не собираюсь отказываться от крепкой персидской брани только ради того, чтобы держать себя по-английски.

– Ну, ладно, ладно! – Эссекс первым вошел в резную парадную дверь и через темный, увешанный коврами коридор в маленькую гостиную. Она была освещена керосиновой лампой и обставлена потертым гостиным гарнитуром в стиле Людовика XVI. Подносы, диваны, подушки, фотографии, молитвенные коврики, фигурки цветного стекла и всякие безделушки сплошь загромождали всю комнату. Офицер приказал им ждать. Он поставил у дверей двух солдат и прошел дальше.

– В этом человеке есть что-то зверское, – сказал Эссекс.

– А вы чего же ожидали! – Мак-Грегор все еще злился.

– Успокойтесь, молодой человек, – сказал Эссекс. – У нас впереди еще много дела.

Слуга во фраке и фетровой феске открыл дверь сзади них. Он очень низко поклонился и сказал: – Извольте сюда, ваша светлость.

Эссекс шествовал впереди Мак-Грегора, утверждая свое достоинство должной дозой негодования. Мак-Грегор чувствовал, что он на это не способен – не способен ни пыжиться, ни унять свой гнев. Только очутившись в большой ярко освещенной комнате, он в полной мере оценил весь юмор ситуации. В комнате никого не было, и их торжественное появление пропало впустую.

– Да, признаюсь, мы слишком много им позволяем! – Эссекс хлопнул себя по ляжке перчатками свиной кожи. – Где же, чорт побери, этот субъект?

Густая бисерная занавеска раздвинулась, и в комнату, склоняя голову и широко улыбаясь, вошел толстяк в белом жилете и серых гетрах поверх ботинок. Переплетя свои унизанные перстнями пальцы, он прижал их к объемистому животу и промурлыкал традиционное приветствие со всеми необходимыми формулами самоуничижения. Мак-Грегор догадался, что это не губернатор, но Эссекс обратился к нему, как к губернатору, потому что кто же его должен был встречать, чорт побери, как не губернатор!