Джеймс Олдридж. - Дипломат

Мистер Бутчер встал опять. – Возражений нет, – сказал он. – Мы, несомненно, сможем разрешить вопрос о Мак-Грегоре к удовлетворению достоуважаемого члена палаты, как только нам станет известно решение, принятое Ведомством государственной службы. Повторяю: это будет очень скоро, не позже чем через час.

Ответ мистера Бутчера никого не удовлетворил, и спикеру снова пришлось призвать палату к порядку. Мак-Грегор и сам почувствовал, что его терпение иссякло; сидевшие в зале люди, этот почтенный синклит и все, что он в его глазах символизировал, не вызывали теперь в нем ничего, кроме раздражения. Он не обрадовался передышке. Напротив, глядя на свои бледные руки, судорожно вцепившиеся в колени, он думал о том, что дело снова мучительно затягивается.

Казалось, его тревогам так и не будет конца. Вот снова он должен сидеть и дожидаться прихоти какого-то министра. На миг у него даже явилась мысль встать и уйти, но в это время Асквит, словно угадав его намерение, повернул голову и улыбнулся ему, и Мак-Грегор, кивнув в ответ, остался.

В эту минуту со своего места встал Том Кромвелл. Он возник как-то неожиданно, прямо за спиной мистера Бутчера. Потрясая над головой пачкой бумаг, Кромвелл выкрикнул свой запрос, обращая его непосредственно ко всей палате.

– Министр, представляющий премьер-министра! – сказал он. – Я желал бы знать, рассмотрело ли правительство поданную ему петицию с требованием немедленно сместить лорда Эссекса с занимаемого им поста и безотлагательно отменить его особые полномочия для участия в завтрашнем заседании Совета безопасности!

На скамьях оппозиции закричали «долой!», и Кромвеллу пришлось перекрикивать поднявшийся шум.

– Я спрашиваю об этом потому, что письмо Мак-Грегора дало повод к серьезным сомнениям и подозрениям касательно лорда Эссекса, тем более, что доводы мистера Мак-Грегора, повидимому, справедливы и неоспоримы.

Поднялся настоящий ад; члены палаты кричали, шумели, оскорбляли друг друга всеми дозволенными парламентской процедурой способами. Мак-Грегор встал, чтобы лучше слышать и видеть, но в зале тоже почти все повскакали с мест и ожесточенно переругивались через проход. Мак-Грегор заметил внизу того консерватора, который дал им пропуска. Он обвинял Тома Кромвелла в диверсии против лучшего дипломата Англии, в срыве миссии, от которой зависело самое существование империи, и под конец заявил, что сам Кромвелл – еще больший предатель, чем Мак-Грегор. Повидимому, он достиг тех границ, в которых одному члену парламента разрешается оскорблять другого. После его слов зал немного притих, и стало слышно спикера, который урезонивал достоуважаемых членов палаты и призывал их выслушать мистера Бутчера. Мистер Бутчер с равнодушным, скучающим видом стоял посреди бушующей вокруг него бури и, только когда в зале водворилась полная тишина, обратился к Тому Кромвеллу с ответной речью.

– Поднятый вами вопрос также чрезвычайно серьезен, – торжественно начал он. – Дать на него ответ без подготовки невозможно. Лорд Эссекс и Мак-Грегор представляют, в сущности, две стороны одной и той же проблемы, к решению которой нужно подходить с большим тактом и осторожностью. Когда я получу ответ на один из этих вопросов, я смогу ответить и на другой. Придется все же членам палаты запастись терпением. Это щекотливое дело, и мы ждали от членов палаты большей сдержанности. Представители каждой стороны домогаются наказания виновного с опасной настойчивостью, но я ничего больше не могу сказать, пока не будут вынесены соответствующие решения. В данный момент эти решения подготовляются; после ответов на запросы я покину зал заседаний и незамедлительно вернусь с постановлением, разрешающим эту необычную проблему. А до тех пор было бы желательно, чтобы представители обеих сторон несколько сдержаннее отзывались о лорде Эссексе, о мистере Мак-Грегоре и о наших дипломатических делах.

Мистер Бутчер сел на свое место, и спикер тут же, во избежание очередной непредвиденной дискуссии, предупредил членов палаты, что новые нарушения порядка могут привести к серьезным последствиям; он пока не хочет называть имен, но в случае необходимости будут приняты меры. Предупреждение подействовало, и достоуважаемые джентльмены продолжали слушать ответы на запросы, точно собаки на сворке, дожидающиеся, когда их спустят, чтобы можно было беспрепятственно вцепиться друг в друга.

В перерыве Кэтрин и Асквит встали, и Мак-Грегор, положив свой макинтош на скамью, вышел вслед за ними. Узнав от полисмена, что им предоставляется свобода на полчаса, они вместе с Кромвеллом спустились в кафетерий, помещавшийся в подвале, где все дышало историей, что для кафетерия было даже, пожалуй, излишне. Они поспешили занять места за столиком, прежде чем нахлынет толпа проголодавшихся членов палаты. Кромвелл спросил, кто что будет есть; Мак-Грегор ответил, что ничего, Асквит сказал, что выпьет только кофе, а Кэтрин объявила, что сама пойдет выбирать. Мак-Грегор со своего места наблюдал, как она, весело переговариваясь с Кромвеллом, шествует с подносиком вдоль застекленного прилавка, выбирая себе еду. Когда они вернулись, Мак-Грегор увидел, что Кэтрин взяла салат из помидоров. Это было уже слишком, чорт возьми! Как она может есть сейчас? Ему стало так противно, что пришлось отвернуться.

– А вы почему ничего не едите? – спросила она его.

– Спасибо, не хочется.

– Том говорит, что у вас нашлось гораздо больше сторонников в палате, чем он ожидал.

Мак-Грегор ничего не ответил.

– Не надо так отчаиваться, – тихо сказала она ему.

Мак-Грегор не мог выдавить из себя ни единого слова.

Асквит и Кромвелл беседовали между собой с преувеличенным жаром, давая Кэтрин возможность подбодрить Мак-Грегора, но, видя, что из этого ничего не выходит, они поспешили заполнить неприятную паузу.

– Где-то в «сферах» идут серьезные разговоры, – сказал Кромвелл. – У меня не было времени разузнать толком, как и что, но я думаю, что мы и в самом деле скоро услышим решение.

– Что-то вы тут сегодня все очень мрачно настроены, – сказал Асквит не столько для Кромвелла, сколько для Мак-Грегора. – Просто не знаю, что бы вы стали делать, если бы в парламенте запретили пользоваться столь полнозвучными, истинно феодальными эпитетами. Я-то, грешным делом, думал, что вы, лейбористы, вывели их из употребления.

– Ничего не поделаешь, феодальная обстановка действует, – пошутил Кромвелл и сам остался очень доволен своим остроумием.

Мимо проходил давешний консерватор, знакомый Асквита; увидя их, он подошел, обратился к Кромвеллу, назвав его по имени, затем, приятельски опершись на его плечо, поклонился Кэтрин, кивнул Мак-Грегору и осведомился у Асквита о здоровье Джейн.