Джеймс Олдридж. - Дипломат

– А мне нравятся такие просторы.

– Разонравятся, когда поживете тут немного.

Она сказала это так убежденно, что он не стал спорить.

– Вы, должно быть, никого не знаете в Москве? – спросила она. Они перешагнули через незаделанную трубу и пошли по тротуару.

– Нет, – ответил он, – но я ищу одного человека.

Они опять шли в ногу. – А вы знаете, где он живет?

– Я ничего о нем не знаю, – сказал Мак-Грегор, – кроме того, что он, вероятно, работает в одном из институтов.

– А как его зовут!

– Профессор Онегин. – Мак-Грегор посмотрел на витые купола Василия Блаженного. – Он геолог, точнее – петрограф, специалист по осадочным отложениям.

Она спросила со сдержанным, но живым интересом: – Зачем он вам?

– Мне надо поговорить с ним, – сказал Мак-Грегор, – а может быть, и поспорить.

– Вот как? О чем?

Они уже дошли до середины Красной площади, и хотя освещение было слабое, Мак-Грегор видел ее всю, до самой кремлевской стены. Большие часы на Спасской башне показывали почти девять, и Мак-Грегор подумал: будут ли они бить? – Профессор Онегин не согласен с тем, что я написал о скалах Керманшаха, – сказал он и добавил в виде пояснения: – Керманшах – это провинция на северо-западе Ирана.

– О чем же вы могли там поспорить? Как вы туда попали? – спросила она, и Мак-Грегору тоже показалось, что Керманшах – это где-то очень далеко.

– Я бывал там несколько раз, – сказал он. – Мы с отцом ездили по южной части Керманшаха и собирали образцы горных пород. Я и диссертацию писал о морских микроископаемых Керманшаха.

Казалось бы, все ясно, но Кэтрин Клайв не удовольствовалась этим объяснением. – А что вы писали? Доказывали, что там есть нефть?

– Не совсем, – ответил он. – Я пытался доказать, что, изучая расположение и скопление морских ископаемых, можно определить глубину моря и температуру воды в любой геологический период.

– А на что это нужно – знать глубину морей, которые уже давно превратились в сушу?

Милиционер свистнул и сказал им, чтобы они не ходили по мостовой. Он провожал их глазами, пока они не вернулись на тротуар.

– Определив особенности когда-то существовавшей воды, сказал Мак-Грегор, – можно многое узнать о том, как впоследствии образовалась суша, ее строение, ее возраст. В геологии так много основано на предположениях и догадках, что любое усовершенствование методов, при помощи которых мы изучаем прошлое земли, может содействовать нашим изысканиям.

– А что говорит профессор Онегин?

Настойчивые вопросы Кэтрин вызывали не столько досаду, сколько любопытство Мак-Грегора, и он начал терпеливо объяснять: – Мой спор с профессором Онегиным начался, когда я поступил в Англо-Иранскую компанию. Иранское правительство еще до войны заложило буровую скважину на плато Хуш, возле самой границы английской концессии в Керманшахе. Я так и не понял, почему иранцы начали там бурить: сами они мало занимались разведкой нефти. Вероятно, рассчитывали заинтересовать американцев. Как бы то ни было, они заложили пробную скважину на Хуше; но потом бурение приостановили, потому что иранский геолог дал заключение, что нефтеносный пласт уже пройден и что нефти там нет. Я тогда был на промыслах в Южном Иране, и хотя эта скважина была не наша, мы раздобыли все отчеты и пробы. Меня интересовало все, что шло из Керманшаха, поэтому я очень внимательно прочел все материалы, и мне показалось, что заключение геолога неправильно. Потом мне удалось самому попасть в Керманшах. На основании отчетов палеонтологов и моих собственных наблюдений я решил, что нефтеносный пласт вовсе не был пройден.

– Замечательно, – сказала она.

– Я, конечно, был слишком самоуверен и действовал слишком поспешно; я написал работу о нефтеносных пластах на Хуше. Один из моих друзей представил ее в геологическое общество для «Е. В.».

Она вопросительно посмотрела на него.

– Для напечатания в «Ежеквартальном вестнике Лондонского геологического общества», – пояснил он. – Я очень удивился, когда узнал, что работу напечатали, а после мне было неловко, потому что иранские геологи опубликовали свои соображения в том же журнале. А потом спор прекратился, потому что началась война.

– А что же Онегин? – спросила она настойчиво и нетерпеливо.

– Несколько месяцев назад мне показали русский геологический журнал, в котором профессор Онегин ссылается на мою статью и опровергает мои выводы. Он читал иранские отчеты о скважине и пришел к выводу, что я ошибся, а заключение геологов правильно.

– Это и есть ваш спор?

Он кивнул. – Это и есть наш спор.

– А причем тут ваши микроископаемые?

– В них-то вся загвоздка, – сказал он. – Понимаете, все дело в конечном счете сводится к спору о том, какого происхождения определенные горные породы – глубоководного или мелководного. Геологи говорят – мелководного. А я, как микропалеонтолог, считаю их глубоководными. Профессор Онегин – петрограф, специалист по горным образованиям, и он поддерживает мнение геологов.

– А разве нельзя пробурить глубже и установить это раз и навсегда?

– Можно, но кто станет бурить? Иранское правительство больше не интересуется этой скважиной, а русским тоже ни к чему, раз их специалисты говорят, что там нет нефти.

– Значит, вы так никогда и не узнаете, – сказала она с некоторым злорадством.

Он пожал плечами. – Может быть, и не узнаю.

– Так чего же вы хотите от профессора Онегина?

С ними поравнялась группа русских солдат, и Мак-Грегор удержал Кэтрин, чтобы дать им дорогу.

– Когда выдвигаешь какое-нибудь научное положение, а другие его опровергают, то это всегда задевает самолюбие. Онегин, например, говорит, что я обнаружил микроископаемые там, где их вовсе нет.

Она внимательно поглядела на этого чужого, сдержанного человека, вдруг превратившегося в пылкого ученого. – Вы надеетесь разыскать Онегина?

– Я просил одного русского в министерстве иностранных дел связать меня с ним, – ответил Мак-Грегор, – а больше ничего еще не успел.

– Хотите, я попробую найти его? – спросила она лукаво.

Мак-Грегор вдруг спохватился: они так стремительно прошли по Красной площади, что он не рассмотрел ее как следует. Теперь она уже осталась позади, и мягкий насмешливый голос Кэтрин Клайв напомнил ему о том, где он находится.

– Вы не беспокойтесь, – ответил он, – я уж как-нибудь найду его сам.

– Мне это, вероятно, будет легче, – сказала она, – не нужно только болтать об этом.

– Почему? – спросил он. – Тут же нет никакой тайны.

– Помните, – сказала она, – вы из посольства.

– Так что же? Я только хочу поговорить с Онегиным о нашем споре. Кто же станет возражать против этого?

– Может быть, вы правы, – сказала она с сомнением в голосе. – Ну, так как же, поискать вам его?