Джеймс Олдридж. - Дипломат

Мак-Грегор напряженно вслушивался.

– Я похищу вас в два часа, – сказал Эссекс, получив, повидимому, согласие. – Ждите внизу. Да. У меня будет машина.

Когда Эссекс повесил трубку, в комнате наступило весьма ощутимое молчание.

– Вы, вероятно, не интересуетесь церквами, Мак-Грегор? – спросил Эссекс.

– Нет. К сожалению, нет, – ответил Мак-Грегор, понимая, что его вежливо устранили с пути, и возмущаясь этим намеком на соперничество.

– Я так и думал. – Эссекс запечатал пакет и надписал адрес. – Успели вы ознакомиться с проблемой этих двух турецких провинций: Каре и другая, никак ее не запомню?..

– Ардаган.

– Вот именно. Так вы уже в курсе дела?

– Нет. У меня есть некоторая документация на этот счет, но я с ней еще не ознакомился.

– Форейн оффис ожидает, что русские направят туркам ноту об этих провинциях. Они могут сделать это, чтобы отыграться за нашу ноту, так что соберите по этому вопросу все, что возможно. В посольстве, наверно, бездна материала. Вы бывали в Турции, Мак-Грегор?

– Нет.

– Это одна из немногих стран, которые мне не нравятся, сказал Эссекс. – Я был там перед Вашингтоном, – старался удержать турок от вступления в войну. Убедить их выступить на нашей стороне не было никакой надежды, потому что тогда только что пала Франция. Они уже были готовы примкнуть к немцам. Мне удалось лишь уговорить их соблюдать нейтралитет в течение нескольких решающих месяцев и доказать, что они сами далеко не уверены в конечной победе Германии. Они пускались на любые бесстыдные проделки, лишь бы выманить у меня обещание заплатить им за нейтралитет поддержкой после войны. Но я отказался играть в такую игру и предоставил это доктору Шмидту. Кажется, единственное, что мы обещали туркам, – это гарантию сохранения ими контроля над Дарданеллами. Теперь они донимают нас, чтобы мы отвергли претензии русских на право голоса в вопросе о проливах.

– И мы поддерживаем их против русских? – спросил Мак-Грегор.

– Конечно! Мы не можем пустить русских в Дарданеллы. Сегодня я нанесу визит американцам, – продолжал Эссекс. – Если что случится, позвоните мне. Вернусь я к завтраку.

Мак-Грегор проводил его глазами, понимая, что он просто ищет предлога уклониться от дела. Эссекс сразу же, с утра, пресекал всякую возможность попасть в привычную колею. Мак-Грегор сам не любил установившихся привычек, но он любил порядок и последовательность в работе, систему и планомерность в выполнении каждого задания, как части определенного процесса, который должен в конце концов привести к намеченной цели. Долгие часы, которые он проводил за определением и классификацией микроскопической фауны, воспитали в нем подсознательную потребность в порядке и системе, а постоянные скачки Эссекса нарушали рабочее настроение. Но в это утро Мак-Грегору, как и Эссексу, совсем не хотелось читать сводки и лондонские сообщения. Он немного посидел над ними, а потом пошел искать Кэтрин Клайв.

Он попал в ее кабинет впервые и был несколько смущен его импозантностью. Кэтрин сидела боком за широким бюро, скрестив ноги на табуретке, и перелистывала большой том, лежавший у нее на коленях. Мак-Грегор обвел взглядом комнату, имевшую очень деловой вид: столы завалены бумагами и папками, в шкафах толстые тома официальных изданий. Кэтрин склонилась над книгой, и пряди волос закрывали ей лицо. Взглянув на Мак-Грегора, она тряхнула головой и небрежно заложила волосы за уши.

– Вот уж кого никак не ожидала! – сказала она, не снимая ног с табуретки. – По-моему, вы не охотник до визитов, мистер Мак-Грегор.

– Я пришел по делу, – сказал он.

– Ну, конечно!

В углу стучала на машинке рыжеватая девица с узким лицом. Кэтрин сказала ей: – Элен, это мистер Мак-Грегор. Он здесь с лордом Эссексом. Мисс Элен Бойл, – сказала Мак-Грегору, который уже встречал мимоходом эту девицу в коридорах. Вид у нее был очень сосредоточенный.

Поклонившись, она сейчас же принялась за прерванную работу.

– Что бы это могло быть? – спросил Мак-Грегор, указывая на толстый том на коленях у Кэтрин.

– Не судите по толщине, – сказала она. – Это всего-навсего протоколы Гаагской конференции 1907 года.

Для Мак-Грегора это был пустой звук.

Она вздохнула: – Скучная работа. Я подбираю обоснование для жалобы, которую мы направляем в защиту английской собственности в балтийских странах.

– Я прихожу к убеждению, что дипломатия наполовину сводится к жалобам. Чем же мы недовольны на этот раз?

– Один из самых уважаемых наших химических трестов, снабжавший Германию до войны фосфором и сульфатами, пытается взыскать с русских компенсацию в два миллиона фунтов за разрушение и конфискацию его имущества в Латвии.

– Ну, насколько я могу судить о русских, на компенсацию надежда плохая, – сказал Мак-Грегор.

– Никакой надежды, – сказала Кэтрин, – но мы не хотим упускать возможность в чем-нибудь обвинить русских. Пустая трата времени!

– Вы, кажется, недолго будете тратить здесь время попусту.

– Да?

– Ведь вас переводят в Париж?

– Кто вам это сказал?

– Тут все обо всех всё знают, – повторил Мак-Грегор небрежно брошенные ею когда-то слова.

Кэтрин засмеялась. – Меня не переводят в Париж, – сказала она, – но я могу перевестись туда, если захочу.

Сейчас такая нехватка в людях, что выбор всегда остается за тобой.

– И вы поедете?

– Я еще не решила, – сказала Кэтрин. Она искренно удивилась, что Мак-Грегор так быстро узнал о ее планах, хотя и догадывалась, что эти сведения исходят от Эллы Уильямс.

– Мне казалось, что вы будете рады вырваться отсюда, – сказал Мак-Грегор.

– Да, я буду рада, – ответила она.

Мак-Грегору нечего было больше сказать по этому поводу. Сидя за своим бюро, Кэтрин Клайв оставалась все той же женщиной, но их разделяли добавочные преграды – ее официальное положение и профессиональная выдержка. Заметив, должно быть, сдержанность Мак-Грегора, она расхохоталась, сняла ноги с табуретки и, обойдя бюро, уселась на его край.

– Я пришел сюда, – сказал он, – за материалами по турецким провинциям, которые русские считают армянскими. Где можно найти имеющиеся в посольстве документы и информацию по этому вопросу?

– Мы подберем их для вас, – сказала Кэтрин. – Элен, займитесь этим, пожалуйста.

Мисс Бойл сразу приступила к делу.

– Где вы живете в Лондоне? – спросила Кэтрин.

– В южном Кенсингтоне, – сказал он.

– С семьей?

Он покачал головой: – Я снимаю комнату недалеко от Бромтон-род.

– Вы жили там и тогда, когда учились в Ройял-колледже?

– Да,- сказал он.

Кэтрин пригляделась к его лицу и впервые увидела веснушки у него под глазами, мелкие и едва заметные веснушки. Они придавали его глазам слишком спокойное, слишком мягкое выражение. – Вы, должно быть, сильно отстали от своей научной работы за эти пять-шесть лет? – спросила она.