Джеймс Олдридж - Горы и оружие

— Не знаю, что ему сказать, — признался Мак-Грегор.

Сидя в гостиной дома, где он родился и вырос, где отовсюду на него тысячелико глядела Персия, Мак-Грегор пожалел, что с ними нет сейчас дочери или сына, — не потому лишь, что соскучился по ним, но и потому, что при детях Кэти была бы с ним не так строга.

— Тебе неизбежно придется солгать Джамалю, — продолжала она безжалостно.

— Солги я — и он тут же распознает ложь, — сказал Мак-Грегор.

— А что же тебе остается — ведь ты поклялся курдам хранить тайну.

— Ну не сердись, Кэт, — мягко успокаивая, подошел он к ней. — Я не стану обманывать Джамаля, старого нашего друга.

— Он столько лет защищал и ограждал тебя.

— Знаю, — вздохнул Мак-Грегор, пропуская сквозь пальцы ее стриженые волосы, а мыслью уходя куда-то далеко. — Жаль все-таки, что ты остриглась. Стала похожа на своего брата. — И с удивлением увидел, что глаза ее наполнились слезами.

Она отстранилась, сказала:

— Оставь свои нежности. Ты просто хочешь уклониться от неприятной темы.

— Ты права, — оказал он отходя.

Днем, у Джамаля Джанаба, он постарался обойтись без лжи. Джамаль — толстый, пухлощекий, встревоженного вида перс — своим обостренно-нервным чутьем тотчас угадал, что Мак-Грегор хочет и не решается сказать что-то важное. Выйдя из «геологоразведочной», где Мак-Грегор показывал Джамалю схемы четырех скважин из намеченных к бурению в курдских районах, они поднялись на верх стеклянной коробки — здания ИННК, в кабинет Джамаля. Сели с краю длинного стола, за которым вот уже пять лет проводили свои еженедельные совещания, и Мак-Грегор, сняв очки, сказал просто:

— Хочу на время уехать в Европу, Джамаль.

От удивления у Джамаля отвисла мясистая челюсть.

— Дорогой мой, — произнес он. — Прямо сейчас и уехать?

— Я знаю, следовало предупредить заблаговременно, — продолжал Мак-Грегор, — но решение я принял только после приезда Кэти.

— А-а, дети... — с надеждой в голосе сказал Джамаль. — Детям потребовалось твое присутствие.

Сам Джамаль был нежный семьянин. У него было двое упитанных сынишек и пухлая дочурка с голубыми — от дурного глаза — перстеньками на пальцах, кудрявая, с пухлыми ножками. Джамалю приятно было обнаруживать ту же семейную нежную струнку у своих друзей. Ведь в этом же и радость дружбы!

— Нет, дело не в детях, — сказал Мак-Грегор. — Просто хочу на время уехать.

— Надолго?

— На полгода. Быть может, надольше.

— Неужели!.. — Джамаль встал, подошел к окну за спиной у Мак-Грегора, бросил нервный взгляд на улицу сквозь пластиковые рейки жалюзи. Затем уставился на рисунки дочери, изображающие женщин в чадрах и приклеенные к листьям большого каучуконоса в кадке. — Полгода, — повторил он. — Значит, дело серьезное.

Мак-Грегор сидел, не оглядываясь на Джамаля.

— Возможно, будет даже лучше, если я уволюсь, — сказал он.

— Но зачем? — воздел обе руки Джамаль. — Зачем, во имя аллаха, тебе увольняться? По какой причине?

— Ну скажем, по причине конфликта убеждений, — сказал Мак-Грегор помедлив.

— Опять политика? — проговорил Джамаль упавшим голосом. — О господи...

В тот раз, когда Мак-Грегора вторично подвергли домашнему аресту, Джамаль был на год брошен в тюрьму. Иранские нефтепромыслы были тогда денационализированы, возвращены иностранцам, и те позаботились о том, чтобы все ярые поборники национализации были упрятаны за решетку. И теперь прежний пыл и неподдельное мужество Джамаля были укрыты глубоко под панцирем презрения к политике, и, зная это, Мак-Грегор не пытался взломать защитный панцирь. Но он понимал, что без объяснений не обойтись.

— Чего мы, собственно, хотели в молодости, Джамаль? — спросил он.

— К чему напоминать? — Джамаль сжал руки в мусульманском жесте омовения, похрустел толстыми пальцами. — Хотели революции, освобождения, социализма, национальных прав. Зачем спрашиваешь?

— Затем, что, мне кажется, слишком рано мы ослабли духом.

— Ну зачем такое говорить? — воскликнул Джамаль. — Как-никак, мы отстояли кое-что. Отстояли вот это... (Они отстояли Иранскую национальную нефтяную компанию — менее трети иранских нефтяных ресурсов.)

— Но ты взгляни. — И уже Мак-Грегор вскинул руки, указал на стеклянные стены, окружавшие их. — Разве в этом была суть наших устремлений?

— Борьба еще не кончена, — не уступал Джамаль.

— Вот именно, не кончена.

Джамаль понял.

— В таком случае я не хочу и знать, зачем ты едешь в Европу. И не говори мне.

— Не сердись, Джамаль.

Джамаль подошел к своему тикового дерева столу, выдвинул ящик и взял оттуда листок бумаги, покрытый машинописной вязью.

— Вот послушай-ка, — сказал он и прочел по-персидски: — «Сообщите, соответствует ли действительности, что один из ваших старейших сотрудников, доктор Мак-Грегор, находился вместе с шеркийским курдом Затко Джелалем Заибом в момент, когда тот убил двух турецких солдат вблизи пограничной заставы Синдой. Сохраняя в тайне цель данного расследования, выясните по возможности точнее, где был и что делал доктор Мак-Грегор четырнадцатого и пятнадцатого сего месяца».

Мак-Грегора так и обдало горячим ветром погони; но он знал, что скрытничать с Джамалем не годится.

— Ты обязан ответить на это? — спросил он Джамаля.

— Что скажешь, то я им и напишу. Но зачем ты впутался? Зачем тебе курды, хабиби?

— Курды ли, другие ли... — сказал Мак-Грегор. — Последние лет десять мы всё ждем, что вот случится некое таинственное и своевременное чудо и все переменит. Но чуда не произошло. Ничего не случилось.

— А что может случиться? — вскинул плечами Джамаль.

— Не знаю, но должно же где-то начаться снова.

— Пусть так, пусть так. Но я перс, и для меня всякий курд, где бы он ни был, — это бич и наказание. Пусть получают всё. Всё, что хотят. Но, ради бога, не связывай себя с ними.

— Не тревожься, — сказал Мак-Грегор. — Я буду осторожен.

— Ты говоришь успокоительные слова, — возразил разгоряченно Джамаль, — и вид при этом у тебя такой английский. Но ты пугаешь меня своей примитивной решимостью.

— Вот и уволил бы меня, Джамаль, — сказал Мак-Грегор усмехнувшись.

— Я не допущу, чтоб ты уволился, — сказал Джамаль. — У тебя есть шесть месяцев отпуска, мы тебе их задолжали. Как ты проведешь время отпуска — дело не мое, а твое личное.

— Это подход неразумный, — предостерег Мак-Грегор. — Тебе следует меня уволить. Я как будто дал тебе достаточные основания.

— Нет. Нет. Категорически отказываюсь. Да и Кэти — как она ко всему этому относится?

— Отрицательно.

— И слава богу. Она совершенно права. Как и мне, это ей причиняет страдания — я знаю. Она никогда не согласится. Но я не допущу, чтобы ты уволился. Твое место здесь, со мной. Нас много лет морочили, обманывали, игнорировали, ущемляли, но в нынешнем году состоится большая конференция по нефтяным ресурсам, и, думаю, наконец-то мы займем подобающее нам положение.