Джеймс Олдридж - Горы и оружие

Мозель поднял брови. Эссекс вынул изо рта незажженную новую трубку.

— Я вижу, Жизи оберегает вас от злого джина, — сказал Эссекс.

— Видимо, да, — отозвался Мак-Грегор.

Девушка поставила на столик перед ним рюмку вермута, и Мак-Грегор молча стал слушать, как французы толкуют о своей раздираемой распрей стране. Он слушал Кюмона, Мозеля, слушал сипловатый голос Аристида Маргоза и думал о странных и разных личинах Франции. Каждый говорит о Франции, и устами каждого Франция говорит о себе. Армия, по их словам, взяла Париж в кольцо. Миттеран — глупец. Мендес-Франс ждет, когда ему подведут белого коня.

— От коммунистов все зависит, — говорил Кюмон.

— Но почему такую роль играют студенты? — допытывался Эссекс.

— Потому что они уже годами борются за реформу нашей архаической системы высшего образования, — отвечал Мозель.

Жизи пригласила к столу, и Мак-Грегор увидел, что опять взят ею под защиту. Она посадила его справа от себя. Напротив был помещен Эссекс, дальше — Кэти, Кюмон и с краю Аристид Маргоз, а по эту сторону стола — мадам Кюмон и Ги Мозель. Маргоз молчал со скучающим видом.

— Я Кэти с Ги рассадила, им придется вести разговор через весь стол или совсем не говорить друг с другом, — шепнула Жизи.

— Кэти не из слабеньких, — ответил Мак-Грегор. — Не беспокойтесь о ней.

Для начала подали авокадо, и Жизи вонзила свою заостренную ложечку в этот тропический плод, точно в кусок дерева.

— Кэти тоже нуждается в защите, — сказала Жизи. — Именно присутствие мужчины действует всегда растлевающе. Вам бы вернуться в Лондон, увезти ее отсюда.

— Не могу. Должен задержаться пока в Париже.

— Только прошу вас, не слишком задерживайтесь, Я чувствую: Ги приготовился к чему-то.

Она говорила, подавшись к Мак-Грегору, ограждая его глазами, лицом, телом, а остальных гостей полностью оставив без внимания. Мак-Грегор покосился на Эссекса — тот беседовал с бронзово загорелой женой Кюмона, а сам заинтригованно глядел на Жизи. Мак-Грегор понимал: Эссексу хочется выяснить, высмотреть, что общего между ним и этой недоступной французской красавицей. Как на всякого увидевшего Жизи, на Эссекса сильно подействовала ее необычная красота, и Эссекс недоумевал — почему Мак-Грегору оказано такое предпочтение?

— Сейчас они вас станут мучить, — говорила Мак-Грегору Жизи. — Будьте начеку.

— Незачем им, теперь уже ничего не осталось, — ответил Мак-Грегор.

— Найдут что-нибудь, — сказала Жизи. — Они ждут лишь момента, паузы. А вы не давайте им, говорите со мной. Говорите.

— О чем же? — усмехнулся он.

— Все равно о чем.

— У персов есть пословица: «Говоренье говоренья ради делает человека слабей бабочки».

Жизи рассмеялась.

— Вон мой муж сидит, молчит. Его-то бабочка с ног не собьет... Представляю, как вы будете рады уехать от дурацкой нашей здешней жизни, — обвела она жестом стол.

— Напрасно вы, Жизи, — сказал Мак-Грегор. — Слишком вы к ним суровы.

— Вам не понять, — ответила Жизи. — Завтра я все это кончу. Вы убедили меня. Я сразу поняла, что вы меня убедите.

Мак-Грегор видел, что Эссекс без зазрения совести ловит ухом их разговор.

— Чем же я мог вас убедить? — спросил Мак-Грегор. — Какими словами?

— Без всяких слов. Вам я верю, этого достаточно. Завтра я и со всем этим распрощусь. — Длинными пальцами она коснулась своих искусно уложенных волос.

— Неужели обрежете? Что вы, Жизи!

— Нет, просто никаких больше мастеров и укладок. Никаких, никогда. Да мне их и не надо, правда ведь?

— Правда. Хоть остригитесь вовсе — все равно останетесь такая же.

Жизи порывисто протянула руку, тронула его обрадованно за рукав.

— Как восхитительно слышать это от вас. А от другого было бы противно.

— Но ведь это правда, — сказал он.

— О чем вы там беседуете? — спросила наконец Кэти, и Мак-Грегор очнулся.

Все за столом оставили свои дела: ждали, хчто он скажет. А он уперся взглядом в рыбу, лежавшую перед ним на тарелке. Как она сюда попала? И где несъеденное авокадо?

— Беседуем на политические темы, как и все здесь, — отозвалась Жизи.

— О чем же именно? — спросила Кэти.

— О моих политических убеждениях.

— Вот не знал, что у тебя они есть, — проговорил Аристид Маргоз.

— Не глупи, Аро.

— А кто вы по убеждениям, Жизи? — полюбопытствовала Кэти.

— Жизи, как ее брат, роялистка, — добродушно промолвил Кюмон.

— Ни в чем я на Ги не похожа, — возразила Жизи. — Ни в чем решительно.

— Жизи полностью вне политики, — пояснил Ги. — И прежде и теперь.

— Вовсе нет. Но я, во всяком случае, не роялистка и даже не голлистка, как все вы.

— Tiens! Тогда за кого же ты была на прошлых выборах?

— Не за де Голля.

— Месяц тому назад, Жизи, ma chere [30] Моя дорогая (франц.) . , вы осуждали Кон-Бендита, — напомнила мадам Кюмон. — Разве это не голлистская позиция?

— Не смешите меня, Мари-Жозе. Мне противен Кон-Бендит. Да и кому он приятен? Но дело в том, что все вы рядитесь в политические тоги, а я хожу нагишом.

— Очаровательный наряд, — сказал Эссекс, — и я уверен, что Мак-Грегору он нравится.

Все засмеялись, и Мак-Грегор понял, что Жизи отвлекала от него общее внимание, а Эссекс намеренно опять нацелил на него разговор.

— Сам-то Мак-Грегор не гол политически, — сказал Ги Мозель. — Английские нонконформисты, приверженцы шотландской знаменитой камеронианской ереси, — всегда морально ангажированы.

— Нет, нет, — запротестовал Эссекс. — Мак-Грегор в душе презирает политику. Не правда ли, Мак-Грегор? Ну-ка. Отвечайте нам.

— Я отнюдь не презираю политику, — сказал Мак-Грегор.

Слушатели молча ожидали продолжения.

— И это все, что мы от вас услышим? — спросил Кюмон. — Et alors... [31] Ну, знаете ли (франц.) .

— Я политику не презираю, — твердо повторил Мак-Грегор, стараясь сохранять спокойствие. — И все вы прекрасно это знаете.

— Требуются объяснения, Мак-Грегор, — сказал Эссекс. — Не отмалчивайтесь!

— Что вы такое говорите! — почти закричала на Эссекса Жизи. — С какой стати ему давать здесь объяснения?

— Но ведь слова — не пустой звук, Жизи, и требуют обоснования, — сказал Эссекс, неожиданно для себя вынужденный перечить прелестной женщине и огорченный этим.

— Еще Паскаль сказал, что честному человеку всегда лучше молчать о своих политических взглядах.

Мозель уронил нож и вилку на тарелку.

— Жизи! Ничего подобного Паскаль не говорил, — укорил он сестру.

— Ну, значит, Ламартин.

— Чепуха.

— Да кто бы ни сказал, какая разница?

— Разницы никакой, дорогая моя, — мягко сказал Эссекс. — Я пытаюсь лишь выяснить политическую позицию Мак-Грегора. Как-никак, в Париже теперь воздух насыщен политикой.

— Мак-Грегор делает то, что должен делать, — ответила Жизи Эссексу. — И в этом его позиция.