Петер Розай - Мужчина & Женщина

Теперь и Мюрад добрался до низа. Он взглянул на дождливое небо, глубоко втянул в себя воздух, может быть, помолился о спасении от грозящей ему опасности, и пошел на приступ. Поравнявшись с женщиной, он заговорил с ней.

Сразу же подтвердилось то, что он уже почувствовал раньше: Она не будет против, если с ней заговорить. — Правда, большого опыта в таких делах он не имел, но и новичком тоже не был.

Женщина бросила на него взгляд через плечо.

Тряхнула головой, отчего ее локоны качнулись, как в танце.

Да, у меня есть время, сказала она, улыбнувшись.

Мюрад был под впечатлением. У женщины были насмешливые глаза и озорная улыбка. Маленькие уши, наполовину скрытые волосами. Наверное, ноги у нее тоже маленькие. Рукой она придерживала поднятый воротник пальто. Она нравилась Мюраду все больше.

Женщина засмеялась в ответ на какое-то замечание Мюрада.

Для того, чтобы работать, чем-то серьезно заниматься, для этого она, пожалуй, слишком избалована; но, при этом, вряд ли она не делает совсем ничего. Вероятно, у нее есть муж. Думая так, Мюрад слышал, как он что-то говорит, и все, что он говорил, казалось ему правильным, било в одну точку. Это он умел: да, он был хитер.

Женщина с чашкой кофе в руке сидела напротив, раскинув юбку по обитому бархатом табурету. Блузка пахла духами. Теперь она показалась Мюраду миниатюрней. Она накручивала локон на палец. Снаружи, перед окнами ресторана, проходили люди с открытыми зонтиками, такой сильный шел теперь снег.

Однажды я видел, как кошка играет с мотыльком. Мотылек, естественно, хотел удрать, но кошка все снова и снова накрывала его лапой. — Такую историю выдавал Мюрад. Он рассказывал ее уже не первый раз, но звучала она в его исполнении вполне естественно.

Мимо прошел официант.

Это и в самом деле была кошка, спросила женщина, или, может быть, кот? Они рассмеялись; Мюрад смеялся громко, женщина — мягко.

Альмут с одноклассниками отправилась в лыжный поход. На целую неделю Сюзанна осталась одна.

Мы не станем рассказывать, как она проводила время, а только — правда, это всего лишь такой образ, — попробуем найти на ее поле камни, чтобы посмотреть, что она под ними прячет.

Иногда под камнями лежат маленькие змеи; или их старая кожа; или мокрицы.

Валуны.

Сюзанна и Альмут все еще жили в старом доме: Пока Альмут была в школе, Сюзанна работала в бюро по трудоустройству. На нее снизошел прочный, уютный покой. Попытаемся описать его подробнее: отчасти он был лишь отражением ее бедной событиями внешней жизни. Отражение горных вершин в озере тоже всегда ясное. При условии, что нет ветра; при условии, что спокойно на дне и на берегу. Сюзанна: в ее озере была тишь до самой глубины. Иногда, правда, какой-нибудь кусочек грунта отрывался и, всплыв на поверхность, невесомо покачивался в воде; но только для того, чтобы вскоре снова погрузиться в тихую глубь: Так было, например, с воспоминаниями о Мюраде; или с заботами о подрастающей Альмут, которая доставляла ей все больше хлопот. Но ведь это были вовсе и не заботы, требовавшие каких-то действий, вмешательства, она просто видела и понимала это! Да, дело обстояло именно так: Однажды она поняла раз и навсегда, что помочь друг другу ничем нельзя. Объяснять что-либо, учить на своем опыте не имеет смысла.

Ночью она проснулась, охваченная каким-то смертельным страхом, и подбежала к детской кроватке: Альмут улыбалась во сне. — Раньше, в своей прежней жизни — она теперь часто пользовалась этим выражением, — она принялась бы искать в этом происшествии какой-то глубокий, всеобъемлющий смысл, это бы ее опечалило.

Теперь она не стала грустить. Она рассудила так: даже если ты не можешь помочь, ты все-таки можешь всегда быть рядом. Чтобы рядом была твоя рука, к которой можно прижаться, твое лицо, на которое можно смотреть. Ты — это другой: свидетель, сторож, может быть, друг.

Вначале она страдала оттого, что Альмут становилась взрослой, потому что из ее рук снова ускользал, уплывал навсегда кусочек жизни, притом именно ее собственной жизни: Да, это было горько! — Нередко по лицу Сюзанны пробегала — незаметно для Альмут — тень высокомерного презрения, когда она наблюдала, как Альмут совершает какую-нибудь ошибку, как глупо она попадается: тебя еще научат!

Чем я могу тебе помочь: все промахи, на которые я тебе укажу пальцем, будут только отдалять тебя. Значит: смотри сама!

Зависть!

Альмут должна научиться ходить самостоятельно. Они шли рядом друг с другом, связанные дружбой, которая для Сюзанны не имела больше ни основания, ни цели.

Озеро стало очень глубоким.

Сюзанна: То место в жизни, которое все было заполнено Альмут — самой большой из гор, скалой, отражавшейся в озере — стали занимать теперь разного рода мужчины, сначала как выход из положения, чтобы заткнуть брешь; потом они хлынули подобно лаве вулкана. Не успев появиться, отвердеть, они исчезали, распадались, становились пеплом.

Затем пришло время призраков, туманных видений, чьи образы складывались лишь из нескольких гримас или причуд.

Потом появились другие, почти не запоминавшиеся мужчины, словно привычные, постоянно сменяющиеся декорации, приводимые в действие каким-то тупым, непрерывно работающим механизмом.

Я не стала свободной, как могла я это сделать?

Но безразличной я стала.

Наступил штиль. Поверхность озера была гладкой; совершенно спокойной. Но если бы кому-нибудь пришло в голову исследовать его берега и дно, то выяснилось бы, какими случайными и непрочными они были, какими рыхлыми. — Вся жизненная энергия, которая еще оставалась, была внизу, на дне, и дно это опускалось все ниже, будто исчезало вовсе. Засыпая, Сюзанна не раз чувствовала, — и ее пугало, что это чувство приходило так часто, — как бессильна она теперь.

Я сделана из стекла.

Иногда она мятежно думала: почему я такая? — Но обычно она лишь оберегала свой покой. Он ведь был ей необходим. Конечно, озеро со стеклянными берегами, озеро, теряющее свои берега и свое дно, это не более, чем образ: Налетевший шторм, снаружи ли, изнутри ли, уничтожил бы Сюзанну.

Внешне жизнь текла ровно. Ветер и непогода — все это было где-то в другом месте.

Она сама оставалась всегда холодной, доброжелательной: доброй, если угодно. Мужчины! — Она улыбалась, как улыбаются глупостям. И все же признавалась себе, что ее приговор, а это был именно приговор, даже если он выражался лишь в словах: оставьте меня в покое! — касался не столько мужчин как таковых, мужчин как мужчин, но имел гораздо более широкий смысл, осуждая мужчин как носителей человеческой сути вообще: людей! — Здесь находила выход ненависть, которую она сразу же подавляла, понимая, что это ее уничтожит. Нам абсолютно ясно: вопрос в том, не происходят ли все несчастья от неспособности к сочувствию. Ошибка уже в самом образе, который мы строим: «Я» как обособленная личность. — Тогда, может быть, вместо картинки с озером и скалами стоило бы взять другую, например: море, состоящее из множества капель, которые соединяются в волну.