Петер Розай - Мужчина & Женщина

Она посмотрела на напряженное лицо Мюрада, и ей захотелось захихикать.

Не становись злым, сказала она резко и оттолкнула его от себя. Ей было больно грудь. Выражение глаз Мюрада, округлившихся и выпученных, заставило ее засмеяться.

Мюрад засмеялся вместе с ней и хотел, смеясь, снова прижаться к ее телу.

Дай мне что-нибудь попить.

Мюрад встал.

Где у тебя ванная? — Женщина небрежно стала поднимать с пола свое платье, выставив при этом зад. Обернувшись, Мюрад еще раз бросил на него взгляд.

Вон там! Мне пойти с тобой? — Он пошел.

Позднее — они слушали музыку, и Мюрад прислонился спиной к облицовке камина, — он сказал: Я уже давно не был с женщиной! — Хотя это и было неправдой, но звучало грустно. Женщина снова сидела на диване и вслушивалась наполовину в музыку, наполовину в себя.

А твой муж, спросил он.

Ах!

Мюрад оторвался от камина и подошел к окну. Снаружи ничего не было видно, чернота ночи. Лишь вдалеке, на противоположном берегу, горели фонари, не вызывая представления ни о пространстве, ни о расстоянии.

Чтобы что-нибудь сделать, Мюрад принес подсвечник и зажег свечи.

Так хорошо? — спросил он женщину.

Она небрежно откинулась назад и полулежала, скрестив вытянутые ноги. Мюрад смотрел на нее, и сердце его колотилось.

Пора собираться, сказала она и поднялась.

Довезти тебя до города?

Он заметил, что женщина ускользает от него, может быть, хочет ускользнуть, но теперь это вдруг стало нужно и ему. Он влез в свой пиджак, повернувшись к ней в профиль.

Ну вот, сказала она, оглаживая на себе платье, было очень хорошо! Она поцеловала его в щеку, чтобы немного утешить. Ведь все же она чуть-чуть водила его за нос. Легкий поцелуй был ему приятен, и прикосновение ее мягкой груди тоже. Пока они шли по коридору до гаража, женщина болтала. У Мюрада же было такое ощущение, что его отпускает судорога, и он снова готов был надеяться.

Хорошо, сказал мужчина, все в порядке, мы можем ее принять. — Мужчина среднего роста, все еще подтянутый, хотя волосы уже седые. Они лежат на голове как прозрачное оперенье, как пух торчат над ушами и стелятся, зачесанные наверх, по квадратному черепу. Он улыбается. Сюзанна знает, что это ничего не значит.

Она стоит вместе с Альмут в конторе этого мужчины, перед его письменным столом; мужчина встает, выходит из-за стола, собеседование закончено. Вообще-то, у Сюзанны есть к нему еще несколько вопросов, но она уже заметила его нетерпенье, заметила, как вытянулась из темного костюма шея и выдвинулся вперед подбородок. На его пальцах, сцепленных перед грудью, тоже растут белые волоски. В окно ярко светит солнце. Вопросы можно задать и потом, думает Сюзанна и все же понимает, что это будет уже невозможно. Мужчина не даст задать эти вопросы, он сумеет их избежать.

Рядом с Сюзанной стоит Альмут, погруженная в свои мысли или, может быть, просто немного растерянная: Наверное, она даже рада. — Когда мужчина смотрит на нее, она пытается ответить ему улыбкой. Она храбрая, думает Сюзанна, спускаясь по лестнице. Она гордится Альмут, и в то же время упрекает себя за то, что сама она была недостаточно храброй: Я должна была бороться!

Она берет Альмут под руку, и Альмут крепко сжимает ее руку:

Ты была великолепна, говорит Альмут, и Сюзанна, которая разбирается в этом лучше, ничего не отвечает; просто радуется; хотя это и не так, но на мгновенье будущее кажется безоблачно прекрасным.

У Альмут есть теперь это место! Хорошее место! — Она приступит к работе через полгода, когда закончит школу.

Они останавливаются, поворачивают головы и, стоя на другой стороне улицы, в растоптанном снегу, смотрят вверх на окна того здания, где они только что вели разговор с мужчиной.

Небо над ними голубовато-стального цвета, настоящее чистое зимнее небо, с высоко плывущими тонкими, как льдинки, облаками; такое яркое от сияющего в нем света, что почти слышишь, как оно звенит, словно медные тарелки оркестрантов.

Светлое, чуждое, гладкое, скрипящее от чистоты здание, где берут на работу: Сюзанна и Альмут стыдятся, не признаваясь самим себе, за ту робость, которую внушил им этот мужчина, и потому смеются. Они подмигивают друг другу.

У него голова как у носорога, говорит Альмут, или как у дикого кабана, только поменьше.

У нас головы тоже крепенькие, отвечает Сюзанна.

Мимо проходит какой-то мужчина и говорит сам себе:

С одной стороны, люди радуются снегу, с другой, ругаются, если он идет.

Времена трудные. В городе много безработных. Дребезжащий, словно наспех составленный из разных строений, с неожиданно обрывающимися улицами, стоит город на белой или серовато-бурой равнине, которая поставляет ему безработных. Среди высоких, забрызганных грязью сугробов скапливаются группы праздных мужчин, которые выходят поболтать и размять ноги. У них нет денег, чтобы пить в кабачках; поэтому они пьют на улице, из маленьких бутылок, которые валяются потом, пустые и расколотые, в закоулках какого-нибудь двора или на замерзшем пустыре. Сюзанне хотелось отпраздновать этот день. Она взяла выходной. Неуверенной походкой мать и дочь пробираются среди снега, в каналах шумит талая вода, улицы посыпаны крупной, голубоватой солью. Серые дома блестят на солнце. — Радостное чувство, или просто взгляд в открывшуюся перед ней новую эпоху ее жизни, кружит голову, слепит глаза.

На улице с выстроившимися в ряд домами играют дети. Они возят друг друга на маленьких пластмассовых санках. В небе собралась, нависла над землей туча с рваными краями; один край — серый, почти черный, другой — красноватый, подсвеченный изнутри невидимым солнцем.

Сюзанна и Альмут пошли не домой, а сразу в гараж. Сюзанна вывела машину, Альмут закрыла за ней ворота.

Сидя за рулем, Сюзанна почувствовала себя еще лучше, увереннее: Теперь вперед. Альмут села на потертое сиденье рядом с ней; в детстве ей это строго запрещалось, но в последнее время она всегда сидела именно здесь.

Куда мы едем?

Увидишь!

На мостовой было много грязи.

Сюзанна вспомнила один ресторан, в котором была как-то много лет назад: теперь она подумала, что он очень подходит для их праздника. Плотно сомкнутый рот со слегка втянутой нижней губой придавал ей вид человека, упорно думающего о чем-то определенном.

Она думала о том, как счастлива она с Альмут, и что ей достаточно повернуть голову, чтобы увидеть ее рядом.

Альмут, вся в треволнениях сегодняшнего дня, говорила о мужчине из бюро, который, несмотря на его демонстративную самоуверенность, показался ей слабаком.

Да, трусоват. Я не знаю, точное ли это слово, сказала она, но у него как будто бы нет под ногами прочной опоры; только постамент из инструкций. — Она засмеялась. — Ему бы сойти на землю, правда, тогда он будет меньше ростом.