Наталья Арбузова - Город с названьем Ковров-Самолетов

Узкоглазая Зоинька не шарит в вопросах собственности. Для нее этот сон начался в ноябре и все длится. Зоинька бродит под вязом, повесив флейту-свирель на шелковой ленте поверх голубого хитона. А Лидия любит порядок, совсем как царь Петр Алексеич. Недолго она затворялась во внутреннем дворике – вышла при полном параде, с лицом голливудской актрисы, и повелела трем дамам заняться подбором кадров. Поставим бордель на широкую ногу, мама, Алла и Серафима! возьмем шикарных девиц. Привычные к повиновенью дамы резкие указанья Лидии подхватывали на лету, однако низложенной Зои Савелкиной тронуть никто не смел. Когда же вернется Каминский? все без него так скверно. И вот наконец приехал Каминский, да только не тот. Прибыл сын его Леонид, эллинист, только что окончивший Оксфордский университет, – решил провести несколько дней в Эрмитаже. Отец передал ему ключи от пустующего питерского особняка.

Иосиф Каминский предупредил сына: Венера Родосская, которую тот стремится увидеть, сейчас не в Питере, а в Павловске. Но прямо с порога Леонид узрел ее в центре залы. Сомнений быть не могло – это подлинник, вот такой ракурс был в каталоге. Значит, в Павловске копия? неужто отец так ошибся? Молодой человек обошел те покои, что не были сданы фирме, нашел пару интересных бюстов. Когда же вернулся в залу, челюсть его отвалилась: подле Венеры стояли Афина при шлеме и копье, а также Диана с луком, в короткой тунике. Леонид недаром был поэт неоклассического толка. Он радостно покорился воле Зевса и прилег на любимую кушетку Киприды под сень трех богинь. Полночная синева текла от Эгейского моря, мыла настриженные с горных стад облака. Возле ограды одна за другой осторожно притормозили три машины, послышался лязг снимаемого замка. Леонид приподнял голову – по двору, не пригибаясь, бежали парни в черных шапочках, закрывающих лицо. Леонид хватился мобильника и не нашел его рядом, вскочил включить свет – не нашел выключателя. В дверь уж ломились, она подалась легко, как гетера. Коротко вспыхнула молния и озарила такую картину: некто лежит на пороге с копьем Афины в груди. Объятый священным ужасом, рухнул и Леонид. Когда же очнулся, в зале никого не было, кроме него и мраморной Афродиты. Но дверь была настежь, стрела Дианы торчала, вонзившаяся в паркет, а перед домом Зевс-громовержец оставил свой след: опаленную молнией ветку столетнего дуба.

Не зная, как рассказать отцу о случившемся, Леонид заложил парадную дверь изнутри длиннющим медным крюком и с черного хода ушел в Эрмитаж. С отключенным мобильником там бродил до закрытья по залам, а выйдя, сразу увидел зарево в небе. Тут позвонил отец из Тюмени: горим! От особняка остались одни угольки – как же надо было готовить пожар, чтоб так чисто средь белого дня сгорело. Но Афродита успела зданье покинуть. Нашли два бюста, покрытые сажей, один расколотый барельеф – ее пьедестал был пуст. Леонид поискал в записной книжке адрес – и поспешил в Павловск.

Егору Парыгину надоело быть лохом, как-никак он человек с высшим образованьем, уже во втором колене.

То, глядишь, его подпоили три немолодые дамочки, и он лепил на Афродиту, непонятно какую, то ли подлинную, то ли нет, стодолларовые бумажки. Теперь перед ним, в одном из двух его собственных особняков, стоит долгожданная Афродита – и что же? гипсовый муляж… кукла. Ради нее, Венеры Родосской, что стоила дороже Зойкиного сгоревшего особняка, была тщательно спланирована операция захвата, нарушена недиагностируемым образом сигнализация и все такое. Так нет же, какой-то парень там ночевал… сторожил… никогда еще не было. Должно быть, новая крутая хозяйка павловского борделя распорядилась. Надо ж было так нарваться! Спросонья гаденыш метнул в Петьку антикварное копье, еле вытащили в клинике… надо будет этот дрын продать. Еще и гроза началась не вовремя, ребята струсили. Ну, Егор им дал разгон. Дежурили, пока ночной сторож не ушел задами, потом, дураки, осторожно вынесли легонькую подделку, хорошенько облили зданье бензином и подожгли. Деревянные перекрытия… паркет… мебель красного дерева… хорошо горело. С утра Егор собственноручно дал на лапу пожарным – вместе с рыбой заключенья… и поспешил в Павловск.

Зоя Савелкина кружит под вязом, и плечи ее осыпаны пеплом, и обгорел по подолу ее хитон, будто это она стояла вчера босая на пьедестале в своем горящем свечкой особняке. Осталась дата ее рожденья на мраморном барельефе с флейтисткой, только сгорела рама дверная, и упал барельеф. Даня проснулся от запаха дыма, неведомо как долетевшего в Павловск, и на столе обнаружил пачку горелых бумаг. К вечеру Иосиф Каминский успел добраться к ним из Тюмени, сказал – страховка, в полном порядке, можно завтра подать Этого хватит, сказал, на квартиру, двухкомнатную, в новом районе. Но Зоя Савелкина все кружила, с флейтой на ленте, в саду.

Эй, безумная босая Зоя! не кружи там, точно слепая лошадь на водокачке! поди к гостям, поиграй на флейте, а новенькие девушки пройдутся в купальниках. И Зоя играла, и ходили по кругу длинноногие девушки, как лошадки на манеже. Ходил и Егор Парыгин большими кругами по парку, вблизи Венеры Родосской сужались эти круги. «Точно, Егор, она самая, – сказали Антон с Борисом, – и не лепи, будь добр, на нее своих ценных бумаг».

Ночью Даня стучал в старинную колотушку, чтоб воры доподлинно знали, куда не надо идти. Против ночного страха вешал Зоину флейту на растрепанной ленте под свой холщовый хитон. Они незаметно с Зоей сделались тут рабами, пока Иосиф Каминский квартиру им покупал. А южные ветры дули, и выдували душу, и в небе последних дней августа звездный ярился пес. Поэт Леонид Каминский тоже кружил по саду, роились в мозгу его строфы про древний недремлющий мир. Порой в водоем долетали пенные брызги с Кипра, и мрамор своей белизною боролся с полночной тьмой.

Когда три машины остановились у решетки, Даня пошел посмотреть, что там за полуночники. Получил грамотный удар по голове и в последующие двадцать минут отлеживался на газоне, безучастный ко всему происходящему. Леониду для разнообразия врезали по ногам, да так, что он долго не мог подняться, мобильник же его отлетел за версту. На его глазах разбивали ломом постамент Афродиты и как бревно волокли белое чудо к машине. Когда же он дополз на четвереньках до клумбы, постамент блестел, ровный и чистый, точно богиня сама ушла легкими стопами. Душистый табак кругом не был затоптан и расточительно благоухал, почти все звезды уцелели на бархатном августовском небе. Спартанец Леонид обнял обеими руками постамент, подтянулся, встал и захромал к Дане, тот кой-как открыл глаза. С Даниного мобильника Леонид позвонил в дом отцу. Осмотрев место происшествия, Иосиф Каминский дал команду милицию не звать. Он на полном серьезе утверждал, и слова его были приняты всерьез: Афродита не у них в руках, она где-то еще. И послал сына проведать питерскую коммуналку – доходный дом на Литейном.