Наталья Арбузова - Город с названьем Ковров-Самолетов

Простите, Егор что – шизнулся? Неужто он мог охотиться за статуей, какая бы начальная цена ей ни была назначена на аукционе Кристи и сколь бы дорого ее в конце концов ни продали, если на глазах двоих его друзей эта чертовка своими ногами ушла из грота? То-то и оно, что в состоянии аффекта человек не склонен доверять не только глазам друзей своих, а даже собственным.

Шел декабрь месяц, но море молчало – это была любезность Посейдона. Ветер легко перелетал из Африки, и в пенье его слышалось: Александрия! Небо по ночам было ясно, Селена окружена ореолом. Из пены морской по лунной дорожке на лестницу виллы «Киприда» вышли четверо аквалангистов. Поднялись по ступеням, перешагнули порог залы, распахнувшей двери пустынному морю. Опутали крепкой сетью беломраморное сокровище и погрузились в воду, таща за собой тяжелую добычу. Подтягивая ее на борт яхты, увидали в лунном свете чудо морское с зеленым хвостом. От шока выпустили из рук веревку, и тритонище ушло в пучину, на прощанье двинув хвостом под днище судна, да так, что бедное едва не кильнулось, Егор же Парыгин вцепился в медные поручни, изрыгая изысканные проклятья.

Зоя Савелкина проснулась раньше других обитателей виллы «Киприда» на подушке, мокрой от слез. Спустилась в залу, охваченная чуткой тревогой безумицы. Подняла с полу затоптанные вечнозеленые венки – сама плела их из цветов с жесткими лепестками. Не пошла никого будить, но сыграла свою излюбленную мелодию, твердившую: едва лишь красота ускользает от смертных, любовь их покидает. Звуки обошли по кругу, и прочиталось так, что первой уходит любовь. А в дверях уж стояли все, кроме Зои Киприди с Леонидом – не для них, не про них.

Менелай захандрил. Приступ тоски разрешился катарсисом, во время коего он вспомнил прежнее имя свое – Игорь – и стал не без оснований утверждать, что в Питере его ждет жена Лидия. Насчет ждет – это, конечно, преувеличенье, но в остальном с подлинным верно. Ему немедленно предоставили сотовую связь с Лидией. Та плакала в трубку, умоляя: возвращайтесь все, без вас дела не идут. Деловая… хоть бы словечко мне… и пил с отвращеньем разбавленное вино, и с не меньшим отвращеньем смотрелся в зеркало. Позадь помятого мужского лица отражались вечнозеленые кипарисы.

В борделе царил полнейший бардак. Олигархи в отсутствие Зои Киприди носа не казали. Девушки, все как одна приезжие, обзавелись мобильниками и, превратив заведенье в общежитие, работали по вызову. Исполнилась давнишняя мечта Мадины: она влилась в ряды и была востребована. На вновь постаревших Аллу с Серафимой легли готовка, уборка и все такое прочее, а вконец подурневшая Людмила тряслась над каждой копейкой. По счастью Лидии, хоть и не вдруг, но удалось сдать большую часть помещений. Выселенные девушки улетали, как стая птичек, на глазах удивленных жильцов павловских пятиэтажек. Решено было не прогонять лишь Мадину, служившую живым напоминаньем о потерянном рае. Четыре дамы ежевечерне провожали ее – она уходила, ставя большие ноги в глубокий снег нечищенного двора. Тьма и антимусульманские настроения сгущались вкруг нее.

Итак, бордель раскрутить не удалось. Лидия давненько не заглядывала в дарственную на павловский особняк, а там давно уж значилось: Мадине Рустамбековой. Сделав неприятное для себя открытие, хорошо воспитанная Лидия вздохнула: il n\'y pas de bonneur que dans les viex communes [1] – и положила о своем открытии никому не сообщать, документ же хорошенько припрятать. Как пришло, так и ушло – боги Олимпа прихотливы и изменчивы. Лидия была крепкая тетка. Накрасив и твердо сжав тонкие губы, сделалась похожа на Ханну Шигулу – немецкая кровь у нее, потомственной петербурженки, имелась в наличии. Валькирия полетела проведать коммуналку на Литейном. В ее с Игорем-Менелаем двухкомнатной квартире проживала та еще свекровь, и Лидия попасть к ней в лапы вовсе не стремилась. Если Мадина ненароком узнает о своем эфемерном праве собственности – так на Литейном четыре комнаты на четырех стойких дам благородной внешности. У юродивой Зои Савелкиной теперь есть своя квартира в новостройке, и на Литейный она, недееспособная, верней всего заглядывать не станет. Лидия приладилась подбирать за отрешенной Зоинькой, не осматривающей как следует ветвей маслины.

На Литейном нашу валькирию ждали сюрпризы. Кое-что она уж слышала от отца и сына Каминских, но с тех пор ситуация изменилась. Прежде всего, Тот, кто стоял посреди клумбы, явно получил прощенье Афродиты. Водворился, полный жизненных сил, под бок к товарищу своему, имеющему куда менее заслуг, нежели он сам. Снег лег на опустевший постамент, мебельная фабрика разорилась, однако ветер продолжал остервенело рвать холст с надписью «шкафчик and диванчик», как некогда кумачовый плакат, призывавший отдать всю власть советам. Ум хорошо, а два лучше – двое бомжей не стали пропивать чужих подушек и одеял, но додумались открыть на Литейном ночлежку для гастарбайтеров. Раскручивать и рекламировать не было нужды, да и опасно: по объявленью живо приперлись бы менты. Горемыки сами набились как сельди в бочку, спасаясь от холодов, и квартира заговорила на всех языках. Бравая Лидия этот хор перекричала и неукоснительно собрала дань, впредь назначив первое число месяца для внесения платы. По первое число она им и всыпала. Бомжам-учредителям сделала скидку, но велела мыть и драить. Заметим, что сама Лидия никаких юридических прав на контролируемую ею питерскую жилплощадь не имела. Тем не менее второе ее предприятие пошло успешней первого. Сам север был ей здесь союзник: стоило ему дохнуть, завыть – и рыба шла косяком в расставленные сети.

Сеть, притащившая тритона вместо родосской Афродиты, вовсе не была порвана, так что Егор Парыгин в порыве досады и брезгливости совершенно напрасно приказал выбросить чудо-юдо обратно. Оно, чудо, беломраморное и прекрасное, в тот же день оказалось добычей молодого рыбака-грека. Парень вытащил тяжелый улов сильными руками, горланя песню о том, как трудно поймать в сети красавицу. Но это была не единственная Венера, угодившая в его невод. Синё море родило ему на радость еще одну, одетую пеной золотых волос. Когда он вместе с младшим братом своим приволок статую на виллу «Киприда», золотая Зоя на брата не взглянула, не взглянула больше и на Леонида Каминского. Отец с сыном подолгу сидели вдвоем на лестнице, у подножья которой плескалось усмиренное море. Поговорив о странностях любви, замолкали, глядя в одну и ту же жемчужную даль.

Какие-то арендаторы помещений павловского особняка съехали, пришлось искать других. При оформленье нового договора понадобилась Мадина. Она пришла в клетчатом платье, предъявила российский паспорт, вывела крупными буквами свою фамилию и не стала дознаваться, почему ее позвали. Лидия сказала спасибо, перестала взыскивать с нее квартирную плату и успокоилась. Разве способен качать права человек, еле выучившийся ставить подпись. Скоро накрылся и ночной заработок Мадины. Однажды она явилась под утро сильно побитая. Пока разъезжались во все стороны фиолетово-желтые синяки, Лидия нашла потерпевшей место в цеху по пошиву багажных сумок, что разместился под крышей знаменитого вокзала. Мадина к месту привыкла, и респектабельность восторжествовала. Новый год встретили по-семейному. Лидия внесла остатки от арендных денежек на срочный вклад, послала поздравительные CMC Киприде и Каминскому-отцу. Алла, Людмила и Серафима спели трио. Живая елка в старинных бусах, колющихся хрупкими осколками, пахла петербургскими мифами.