Дмитрий Стародубцев - Продавец мечты. Книга первая

— Классно! — согласилась Катюша. — Кстати, твой Лебедь вроде хорошо знает инглиш. Попроси его, плиз, чтобы позвонил Николасу от моего имени. А то я замучилась с ним объясняться на пальцах…

Не сомневаюсь, что это было примерно как-то так.

Но вернемся в кабинет партайгеноссе Миронова. Владелец глянцевого портрета Президента и пистолета спецназа «Носорог» поведал мне совершенно невообразимую историю о том, что сегодня поутру Расторгуев без приглашения заявился домой к Лайме Гаудиньш и едва ее не изнасиловал. Он объяснялся ей в любви, плакал, обещал бросить семью, приставал и склонял к «грязным интимным отношениям»… «Бедняжку» выручил один из водителей медиа-холдинга, некий Васнецов, который был послан к ней на квартиру для срочного подписания «горящих» документов.

— Я уже позвонил генералу Круглякову на Петровку. Он обещал, что в течение суток Расторгуева арестуют. А Васнецов пойдет свидетелем! — закончил свой зловещий триллер Сергей Львович.

— Минуточку! — подпрыгнул я. — Вы это о Расторгуеве? О Грише Расторгуеве? Не смешите меня! Расторгуев мухи не изнасилует! Вы ничего не перепутали?!

Я обливался липким потом ужаса, в груди бешено колотилось недавно подрихтованное сердце.

Миронов, с перекошенным лицом, приподнялся в кресле:

— БЕЛАЗЁРАВ!!! Я похож на человека, который может что-то путать?!

Его рука вновь потянулась к ящику с пистолетом.

— Никак нет! — поспешил ответить я кротко и слюняво. — Но что-то здесь не так… Сергей Львович, поверьте, я знаю Гришу пять лет, я уверен в нем, как в себе самом!

Миронов:

— Я тоже был уверен в своем двоюродном брате, когда открыл на Кайманах счет на его имя и перевел туда пол-лимона. С тех пор я не видел ни брата, ни своих денег… Ты забыл, как я тебя уже однажды предупреждал по поводу Расторгуева? Когда «пробил» его по «конторе». Помнишь, я рекомендовал тебе избавиться от него? Ты меня не послушал! А я о тебе был лучшего мнения! Еще Макиавелли (1469–1527) сказал, что об уме правителя первым делом судят по тому, каких людей он к себе приближает! ..

Этим нравоучением за время нашего знакомства Сергей Львович уже оперировал раз двадцать; это от него я заразился нездоровой привычкой цитировать надгробные мысли всяких давно почивших зануд. Впрочем, когда я бросил ругаться матом, мне эта мутотень весьма помогла: слово мое, потерявшее без сквернословия свой яд и свою чудодейственную власть над паствой, вдруг, вооруженное афоризмами, расцвело новыми вопиющими красками. И дел-то: я заучил два десятка высказываний великих, которые стал ловко вставлять в любую свою речь сообразно с ситуацией. С тех пор меня — человека, который до двадцати лет, кроме букваря, не открывал ни одной маломальской книжки, — считали образованным, начитанным интеллектуалом, да еще и превосходным оратором…

Ну, так вот… Что мне было делать? Признаться Миронову, что на месте насильника Расторгуева должен был оказаться я? Что это я, опасаясь общаться с Лаймой на ее территории, предусмотрительно подослал вместо себя своего заместителя, который вообще не при делах? Что вчера ночью Лайма позвонила мне, когда я нежился с Вики в джакузи, поливая ее чудную головку шампанским «Cristal», и сообщила, что серьезно заболела, что у нее температура под сорок, еле ходит, кровь из носа, ей тоскливо, бесконечно одиноко и ей срочно нужны витамины, а позаботиться о ней некому? Что она ныла в трубку, растирая сопли по щекам, до тех пор, пока не вытащила из меня обещание, что я завтра же ее навещу? Или рассказать ему, как его дражайшая любовница преследовала меня все это время, лапала в своем кабинете, как последнюю шлюху, склоняла к сожительству, шантажировала тем, что выкинет из телебизнеса, если я такой «дистрофик бессердечный»? Перечислить ему все эпитеты, которыми однажды она наградила его (Миронова)?..

Примерно месяц назад, еще до больницы, я заехал после работы пожрать в «Мон-кафе» на Тверской-Ямской. Почему именно в «Мон-кафе», а не в любой другой из тысячи ресторанов вдоль той же упирающейся в Кремль улицы? Просто я ухитрился возле него припарковаться — если, конечно, можно назвать «парковкой» заезд на узкий пешеходный тротуар, да еще и при наличии целой когорты запрещающих знаков. Ведь у нас в Moscow-city как: останавливаешься не там, где тебе надо, а где умудришься остановиться.

Сначала я хотел позвонить Вики, чтобы она — «ноги в руки» и подгребала сюда; но, поднявшись на «антресоль», заметил на низком кожаном диване хохочущую Лайму Гаудиньш в окружении подвыпивших телепузиков из «Дорожного патруля». Год назад прозорливый Миронов купил эту загибающуюся телепередачку в интересах 16-го канала и поручил своей помощнице приглядеть за «мальчиками». Я было развернулся на 180°, чтобы дематериализоваться, но эта симпатишная дрянь уже заметила меня инавострила улыбу и приподнятые тугим лифом буфера в мою сторону. Я вынужден был испепелить ее ответной восторженностью. Боже мой, я просто в восторге!

Вскоре мы сидели вдвоем, друг против друга: Лайма в полулежачей позиции лишь помешивала трубочкой пойло в коктейльном бокале, а я с внезапно пропавшим аппетитом лопал жирные устрицы «Черный жемчуг» по 280 р. за шт., используя при этом лимон, уксусно-чесночный соус и ломтики обжаренного черного хлеба.

— Что с тобой, Рафаэль Михайлович? — спросила Лайма. — Выглядишь замудоханным.

Я шумно всосал очередную устрицу, запил ее сытным пивом и вытер салфеткой мокрые пальцы:

— Устал, как загнанная лошадь! Пристрели меня, амиго!

— Хочешь, снимем номер в «Мариотте», оттянемся? У меня, правда, прессуха через два часа, но я ее передвину на попозже.

Лайма по случаю охрененного августовского дня была обтянута в нечто радостное, просвечивающее, оголенное. Ее вышколенное диетами и тренингом сухое, подтянутое тело невольно притягивало глаз; каждый ингредиент этого тела, если рассматривать его в отдельности, был хорош сам по себе, волновал всеми своими линиями и качеством плоти. Правда, мне все это было до лампады: тысячи московских куколок выглядят ничем не хуже, а многие из них наделены такой природной красотой, что тридцатипятилетней Лайме ни за что за ними не угнаться, и при этом обладание ими не стоит миллионного бизнеса и дырки от пули над переносицей.

Рафаэль:

— Прессуха?

— Пресс-конференция. Давай соглашайся, Белозёров! Хватит на моих нервах играть! Закажем тебе устриц, лобстеров, пива, коньяка, что пожелаешь. Поставим свежий фильм, в кроватке поваляемся… Пупсен, слышишь? Ты сможешь сделать со мной все, что захочешь!