Иэн Бурума - Ёсико

— Правда, — подтвердил я. И, что самое главное, именно так и думал.

Всегда легко критиковать, оглядываясь на прошлое. Возможно, тогда мы были слишком наивны, но воспринимать это стоит в контексте времени, в котором мы жили. Бесспорно, в Китае хватало японцев негодяев. Мы допускали ошибки, и китайский народ из-за нас претерпел немало лишений. Но это неизбежно во времена великих исторических перемен. Вылечить древнюю цивилизацию от застарелых болезней — дело непростое, а временами и грязное. Главное, о чем всегда нужно помнить: наши идеалы были крепки. И принципы верны. А если мы не живем в согласии с нашими верными принципами, цинизм овладевает нами, и жить больше не стоит. Если мы не останемся верны нашим идеалам, мы будем не лучше, чем эти эгоистичные западные империалисты. Поэтому я горжусь даже той скромной ролью, которую сыграл на заре головокружительной карьеры Ри Коран.

Как ни жаль это признать, первый фильм Ри под названием «Свадебный экспресс» успеха не принес. Банальный ремейк японской комедии, неуклюже переведенный на китайский язык, снятый человеком, который не может общаться с актерами на их родном языке, просто обречен закончиться полным провалом. Фильм был совсем не смешной, хотя режиссер господин Макино постоянно орал на своих актеров, пытаясь выдавить из них хоть что-нибудь похожее на юмор. «Шутка! — выкрикивал он одно из нескольких слов, которые знал по-китайски. — Шутка играйте, шутка!»

Маньчжуры в том кино никаких шуток не увидели, и Ри была просто в отчаянии. Она никогда не будет больше сниматься, плакала она, топая своими крошечными ножками. А режиссер оказался настоящим зверем — и перед всем коллективом говорил ей, что она плохо играет! Вообще-то она никогда и не хотела стать актрисой! И все в таком же духе.

Сам я не был тому свидетелем, но коммерческая неудача «Свадебного экспресса» так расстроила Амакасу, что он впал в очередной сильнейший запой. Вдребезги разбив о стол бутылку виски, он свирепо ругался на Макино и сценаристов, на оператора и продюсеров. И пока японский персонал молча, со склоненными головами ему внимал, Амакасу самым натуральным образом раздирал комнату на куски — пробивал кулаками бумажные ширмы, переворачивал столы из розового дерева и втаптывал битое стекло в татами. Бушевал по поводу «саботажа» и «красных», пытающихся подорвать японскую политику, а также вокруг того, что мы «подводим народ Маньчжоу-го».

Та ночь могла бы стать концом карьеры Ри в кино, если бы не одно из тех непредвиденных последствий, что меняют мир так, как нам не дано предсказать. В одной из главных сцен, на железнодорожной платформе в Синьцзине, Ри в роли молодой влюбленной, сомневаясь в преданности своего жениха, поет песню под названием «Если только…». Песенка незамысловатая, с тех пор у Ри бывали и посильнее. Мелодия надоедливая, как липкая конфета. Да и слова не лучше: «Если только ты меня полюбишь, если только будешь верен мне, если ты в мечтах ко мне вернешься…» и так далее.

Народное воображение столь же непостоянно, сколь загадочно. Но именно песенка Ри захватила его самым непостижимым образом, возвестив о наступлении Китайского Бума. «Если только…», исполненная на китайском и японском языках, стала ошеломляющим хитом, заняв первое место среди японских песен в Маньчжоу-го, а затем и на родине певицы, в Японии. Возможно, в голосе Ри слышалось экзотическое звучание дальних стран. Возможно, это было приятным развлечением в тревожное время. Как бы там ни было, эта песенка распространялась словно пожар в степи или, судя по галлонам пролитых под нее слез, как наводнение — в кафе, на танцполах, в варьете Асакусы, в любом месте, где говорили по-японски, от Харбина до Хоккайдо. Звезда Ри Коран взошла.

В то время какслава Ри Коран, экзотической маньчжурской певицы, начала разноситься по всей Японии, некий актер в расцвете славы открыл дверь своего «паккарда» на парковке киностудии на юге Токио и медленно направился к своей гримерной. Возможно, он уже начинал репетировать роль или на уме у него было что-нибудь другое, поскольку он совсем недавно перешел в эту кинокомпанию, но один лишь Хасэгава не заметил, как какой-то гангстер подошел к нему и одним молниеносным движением полоснул его бритвой по левой щеке. Все равно что вандал всадил нож в величайшее произведение живописи. Кадзуо Хасэгава, бывший исполнитель женских ролей в театре кабуки, славился невероятной красотой — как играя женщин на сцене, так и в ролях молодых романтических юношей на киноэкране. Теперь его знаменитый профиль навечно изуродован безобразным шрамом — в знак любезности от боссов скандально оставленной им киностудии, которые очень не любили проявлений нелояльности, тем более от их самых прибыльных звезд.

На самом деле это происшествие сделало Хасэгаву еще более яркой звездой. Добавило мужественности его образу (да и физиономии, которая раньше выглядела слащаво), а на женский взгляд — харизматичности. И все же он очень старался всякий раз, когда это возможно, подставлять под камеру только свой правый профиль. Когда же этого было не избежать, толстый слой грима накладывался на шрам от угла губ до мочки уха.

Почему я это упомянул? Дело в том, что Амакасу пришла в голову блестящая мысль: привезти Кадзуо Хасэгаву в Маньчжоу-го и снять его вместе с Ри Коран в главной роли в японско-маньчжурском совместном фильме. Романтическое соединение самого известного и красивого, самого эффектного актера в Японии с самой прекрасной и экзотической звездой Маньчжоу-го сотворит чудеса в нашем деле! Это был один из самых вдохновенных замыслов Амакасу, подобный браку на небесах. Но, как и во всех остальных его планах, результат был непредсказуем.

В основу сюжета их первой совместной работы легла обыкновенная мелодрама — «Песня Белой Орхидеи». Он (Хасэгава) — молодой японский инженер, строящий ветку Южноманьчжурской железной дороги. Она (Ри) — монгольская студентка, изучающая музыкальное искусство в Мукдене. Они влюбляются друг в друга, несмотря даже на то, что главный герой собирается жениться на дочери своего босса в Токио. Из-за этого несчастного обязательства он сообщает монгольской девушке, что их любовь невозможна. Та возвращается в свою семью, все члены которой — антияпонски настроенные бандиты, угрожающие взорвать его бесценную железнодорожную ветку. Осознав, что настоящую любовь отвергать нельзя, он возвращается к ней и заявляет о своих истинных чувствах. Она тает в его объятиях. Железнодорожная ветка спасена, наши народы объединились.

Кто-то может назвать это дешевой пропагандой. Да это и была пропаганда, но не дешевая, поскольку дело это было настоящее и прогрессивное. Мы все хотели построить новый мир, лучше того, в котором мы жили, где миллионы покорных работящих азиатов были повержены в прах из-за безжалостного соперничества с англо-американским капитализмом. Американцы снимали свои фильмы, чтобы показать свою жизнь в наилучшем свете. Почему же мы не смогли сделать того же? Да и часто ли вы видели в голливудских фильмах торжество любви между людьми разных рас и национальностей? В их лилейно-белых развлекаловках люди с черным цветом кожи представлены либо как слуги, либо как танцующие клоуны. С этой точки зрения мы обогнали их далеко.