Вероника Черных - Иллюзии ночей

Вероника Николаевна Черных

ИЛЛЮЗИИ НОЧЕЙ

сборник рассказов

Содержание

Иллюзии ночей

Па-де-де для олигарха

Спектры звёзд в далёком ультрафиолете

Навести меня, сынок

Южная сказка

Охапка

Ничейный Дед Мороз

Недосягаемо рядом

Дети одного рассвета

Чудик

ИЛЛЮЗИИ НОЧЕЙ

Господи, смилуйся надо мною! Господи! Люби ближнего своего и руку, боль приносящую... Хорошо, Господи, хорошо. Согласна я страдать с полезностью для души своей… Господи, Сын Человеческий, когда же меня одаришь Ты Своим терпением к порокам чужим и покорностью перед бичом ударяющим? Смилуйся, Христос, смилуйся, Бог милосердия и любви, и исцели мою душу и моё тело, прости мою скверну и очисти меня от неё!

Юлька свесила ноги с кровати, подумала, лениво покачиваясь, и, наконец, встала, побрела в ванную, – как всегда, забыв надеть тапочки. У раковины умывалась Катерина. Опершись о косяк недавно выкрашенной в жуткий синий цвет двери, Юлька некоторое время наблюдала за кошачьими движениями Катерининой спины.

«Милая», – подумала она.

Катерина взялась за полотенце, стала сушить круглое симпатичное лицо.

– Восё? – спросила Юлька.

– Щас, – пробубнила Катерина и улыбнулась, проскальзывая мимо.

Юлька закрылась на защёлку, отвернула кран и снова задумалась, глядя, как белая вода бьётся о её грязные ноги в сбитых мозолях.

– Я ворвалась под душ и вывернула кран, – пробормотала она машинально. – Холодная вода вскипела и упала. Я поняла теперь: чем горячей вода, тем горячее кровь и беспощадней память... Э-э-э...

Юлька посмотрела в побелённый и уже коричневый от протекания потолок. Как там дальше? А, конечно:

– Пусть льётся жёсткий лёд, выхлёстывает раны, студит моё лицо, до сердца доходя. Мой милый, милый Он!.. С тобою я расстанусь...

– Юлька! – раздалось по ту сторону двери. – Чего ты там бормочешь?

– Ничего, – откликнулась мрачная Юлька.

– Ты скоро?

– Совсем.

Она вздохнула и зашептала страдальческим голосом, намыливая ноги:

– С тобою я расстанусь. Зачем мне видеть то, что важно только вам?.. Тэ-экс... Ага. Друг с другом вы одно. А раньше были врозь. Как раз тогда, когда ты был со мною рядом... Холодная вода, с меня любовь ты смой, смети с меня о нём беспомощную память...

Сказала и замолчала. Потому что неохота больше говорить. И думать о хорошем – тоже.

Наверняка Господь не поможет мне. Но за что они меня не любят? Ведь сказано Господом: «Возлюби ближнего своего». А Катерина вчера сказала, что среди всех четверых она, Юлька, самая лишняя. Верно. Когда я ухожу и долго не возвращаюсь, они не беспокоятся... как за Ритку, например. Когда я болею, они даже не спросят, как я себя чувствую... и в больницу за две недели только два раза приходили... и то в конце, когда я выздоравливала... А там небывалая тоска! Ко всем приходят родные и друзья, а у тебя ни родных, ни, получается, друзей. А разве им скажешь? Зачем? Им всё равно.

В наружную дверь громко забарабанили. Как обычно, пришельцам долго не открывали. Потом Луизка, шаркая ленивыми ногами, ворча что-то насчёт «надоели уже, сколько можно шастать», с трудом открыла новый непослушный замок. Юлька услышал мужской смех в коридоре и преобразившийся голосок Луизки.

Фу. Опять из ведьмы превратилась в ангела. Ну что за чудесное превращение! Как парни придут – ну, сплошные улыбки, сплошные остроты, сплошное очарование. Хм, правда, хотя голосок и становится звонче, добрее он не делается, старайся – не старайся.

Закрыв кран, Юлька, шлёпая мокрыми ногами, отправилась в свою комнату – «двушку», в которой жили два человека, в отличие от «трёшки», где жили трое, и заперлась на задвижку. Для весёлого балдежа с парнями у неё было слишком много злости. И на себя, и на Луизку, и на Катерину с Маргаритой. По голосам она узнала Жорку и Вадима. Они вообще-то ничего... Выйти к ним в «трёшку», что ли?.. Юлька заколебалась. Нет, неловко. Да и гордость эта: не позовут – не пойду. Не позвали. Конечно, если б это была Ритка, или Катерина, или Луизка, в конце концов, их непременно бы спохватились, бросились бы искать, звать. А Юльку не позовут. Лишняя.

Да-а... И в общаге не нашла подружку. А мама говорила: «У тебя всё переменится, познакомишься, будешь дружить. Ты же у меня хороший человек, интересный». А они не позвали. И всегда так.

До сих пор помнится: ещё когда по разным комнатам жили, но уже дружили, Катерина пригласила Луизку и Ритку к своей тёте, на пустовавшую в выходные дни квартиру, а её, Юльку, даже молчанием не оберегла: всё рассказывала, как у тёти чудесно, да что они там будут делать – печь, готовить, танцевать, телик смотреть, а как Юлька спросит: «А как же я? Вы меня не берёте? Мне нельзя с вами?» – Катерина очаровательно улыбнётся и тем замнёт неприятную тему.

А девчонки наслаждались: реву втихую, а они молчат, только между собой перемигиваются, перешёптываются. Господи, «возлюби ближнего своего» – почему ты это каждому в сердце не вложил?!

За дверью послышался смех Жорки, и тут же раздался деликатный стук. Юлька рванулась к двери, сделала постное лицо и щёлкнула задвижкой.

– Привет, затворница, – сказал Жорка, улыбаясь во весь потрескавшийся рот. – Что сидишь? Пошли в теннис играть. Я ракетки взял.

– Привет, – сказала Юлька, ответно улыбаясь.

– Ну что, пойдёшь?

Жорка зашёл в её комнату, увидел на стенке пришпиленный кнопками акварельный портрет и сказал:

– О, целый. А ты ревела, что разорвали. Чудачка. Где ж тут разорвано?

Юлька посмотрела на свой портрет.

– Вот, – показала она.

– Хм, да это же пустяк, чего ты так убивалась? Я-то думал, он вообще напополам, а тут на комариный нос.

Юлька, конечно, не стала объяснять. Если не понимает, добавить нечего. А просто это был её единственный портрет, написанный художником. Она вспомнила новогодний вечер во дворце культуры, где она веселилась до упада и впитывала праздник всей душой, и ей стало грустно. Портрет – это память о приятных мгновениях... А разорванный портрет – пусть ненамножко – это уже не портрет. Бумажка.

– Знаешь, Жорка, – непримиримо сказала она, – ты вообще холодный человек и ничего не понимаешь.

– Да? – сухо ответил он. – А ты мелочная, не замечала?

Вот это был удар! Жорка уже ушёл, не попрощавшись, а Юлька всё сидела оглушёно.

Как походя он сказал – «мелочная, не замечала?»... Не замечала. А ведь правда. Хапуга. Из-за любой мелочи убиваюсь, словно каждая – жизненная трагедия.

Она взяла со стенки гитару, опять заперлась, чтобы не приходили, – впрочем, и так не придут, – и тихонечко завела какую-то простую мелодию. Гитара звенела, подбадривая и поддерживая ровную ткань Юлькиных нот.

Склонив голову поближе к струнам, Юлька горько наблюдала за их дрожью, стараясь ни о чём не думать, ничего не вспоминать. Помаленьку на мелодию начали приходить слова. Она записала их на листке из блокнота и опять напела мелодию.