Ильза Айхингер - Великая надежда

— Они за тебя возьмутся, а ты сделаешь маленький шажок, бабушка, и они полетят в пустоту — маленький шажок, совсем маленький шажок… И ты его уже сделала!

Бабушка привстала и оперлась на локоть, ее лицо пылало. Она схватила Эллен за руки. Так они и сидели, как дети в Сочельник, как дети, которые заглянули в замочную скважину и пытаются праздновать победу. «Мы их перехитрили! Мы их перехитрили! Смотри, как у них дрожат подбородки, как трясутся колени, как надуваются щеки!» И опять изо всех щелей вынырнуло разочарование шпиков. «Видишь их, видишь? Они уже одолевают последние ступени. А теперь остановились. Шатаются, держатся друг за друга. Читают фамилии на дверях. Увидели звезду и зубоскалят. Но они избрали неверный путь. Они губят тысячи невинных детей, и все эти дети — не те. Теперь они ищут звонок… звонок не звонит… они заносят кулаки и…» Все было по-прежнему тихо. Старая женщина опустилась на кровать.

— Нет, — второй раз сказала Эллен. Она широко открыла рот, хотела закричать, но воздух сгустился в ком и грозил ее задушить. Она выбежала из квартиры, ощупью добралась до окна на лестнице и осторожно его отворила: темно… хоть глаз выколи… ни звука… ни дыхания… ничего. Эллен пошарила дрожащими пальцами в поисках ключа. Она зажгла свет и отперла дверь. Вышла и сказала: «Что вы тянете… приходите же… приходите, не бойтесь!» Она встала на пороге и беспомощно развела руками. «Приходите за нами… Бог ничего не имеет против… Бабушка приняла яд, а я хочу со всеми, я хочу к Георгу!» Но никто не пришел.

— Нет, — сказала Эллен еще раз. — Они что-то забыли, они вернутся! — Она присела на корточки и стала ждать. Время бежало. Но никто не вернулся. Ночная бабочка покружилась вокруг ее лица и села ей на руку, Эллен ее стряхнула. Она встала и опять заперла дверь. Расправила на себе рубашку, поправила ворот. Потом положила ключ обратно в ящик и накинула пальто, черное пальто, принадлежавшее не ей. Задвинула ящик, набросила дверную цепочку и проскользнула обратно в комнату. Ее босые подошвы производили тихий глухой шорох. Под ночником стоял полупустой стакан. «Слишком близко к краю», — пробормотала бабушка. Эллен переставила стакан на середину. «Медленно действует», — прошептала бабушка.

— Ты уснешь, — сказала Эллен, — а когда проснешься… — Старая женщина покачала головой. — Бабушка!

— Да?

— На будущей неделе твой день рождения. И мне хочется… мне хочется тебе сказать…

— На этой неделе, — раздельно произнесла бабушка, — на этой неделе у меня день намного лучше.

— Пожалей меня, — сказала Эллен, — ты же обещала, раньше, ты же говорила, а теперь… — Губы у нее задрожали.

— Звонят, — улыбнулась старая женщина. Эллен не слышала. Это был совсем другой звонок.

— Они идут, — беззвучно вздохнула бабушка и закрыла глаза. Ее голова внезапно откинулась набок.

Эллен обняла умирающую и попыталась заглянуть ей и лицо.

— Бабушка, выплюнь таблетки, не умирай… не умирай бабушка! — В полумраке увядшие губы разжались, голова приподнялась и вновь упала на подушку. Этой попыткой все и кончилось. Эллен запрыгнула на кровать, как молодая кошка. Она обхватила бабушку обеими руками и попыталась ее приподнять. Отчаянно трясла ее, тормошила. Старуха недовольно застонала.

— Господи Боже мой, что помогает от смерти? — Старая кровать трещала по всем швам. — Бабушка, проснись, возьми себя в руки… кто сам не хочет, тот не умирает!

Ночь с широко открытыми глазами слушала эту поразительную проповедь против смерти. Кажется, приближало главный момент ее задания.

Эллен настороженно вытянула в темноту свою чуткую круглую, черноволосую голову; она размышляла. Теперь умирающая захрипела. Эллен стояла над ней на коленях и вслушивалась; она напрягала все органы чувств. Бабушка еще чего-то хотела — она чего-то требовала, и это требование казалось ненасытным. Ее руки высвободились из объятий девочки и беспокойно заплясали, зашарили по одеялу.

— Что ты ищешь? Ты знаешь, что ищешь, бабушка? — спросила Эллен. — Однажды ты искала платок, другой раз — бинокль, а в прошлый раз таблетки. Но разве ты не хотела чего-нибудь совсем другого? Бабушка, почему ты не подумала хорошенько? — Эллен тряслась от страха. Она схватила беспокойные руки, но их было не унять. Она взяла жидкую седую косичку и дернула за нее, но бабушка не отвечала.

— Что ты ищешь?… скажи мне, чего ты ищешь, я все тебе дам! Бабушка, ну скажи хоть что-нибудь, хоть пустяк… Бабушка, почему ты не отвечаешь, бабушка, ты хочешь жить? — Дыхание словно нехотя вырывалось из полуоткрытого рта умирающей. Эллен, прислушиваясь, опустила голову и уперлась пальцами в матрац.

— Ты хочешь жить?

— Да, — вздохнула вместо нее ночь и положила руки на плечи старой женщине…

— Тогда я тебя оживлю, — решительно сказала Эллен, а крестик по-прежнему поблескивал над географической картой. Она наполнилась всепоглощающей волей, рывком распахнула сердце и навострила уши. Но в этой великой буре не различить было ни единого голоса. Эллен соскочила на пол и принесла свой черный толстый молитвенник из старого шкафа, на последней странице там были молитвы по умирающим. Она начала, испугалась собственного голоса и выронила книгу. Хрипение стало тише. — Останься, — шептала Эллен, — останься здесь, дай мне подумать. Разве не я дала тебе таблетки? Значит, я должна теперь тебя разбудить!

В этот миг ее осенила мысль сбегать за врачом. Но он жил далеко, а другого врача звать было нельзя. И даже если он еще застанет бабушку в живых, что он сможет? Зонд, длинный желудочный зонд — Эллен это знала. Но разве эти пляшущие, ненасытные руки требовали зонда? Эллен помотала головой. Она прижалась коленями к краю кровати и замолчала.

«При реках Вавилона, там сидели мы и плакали…» — неожиданно сказала ночь. Эллен услышала, и увидела, как они сидят на реках, и увидела, как реки становились все больше от их слез. Но они не прыгали в воду. Они ждали, они все ждали и пели чужие печальные песни, все пели и говорили. Четверо из них встали и подошли к старой кровати. Вот сейчас они возьмут бабушку и унесут ее из комнаты на последнее кладбище, которое боязливо спит в сером рассвете. И они будут молиться, петь и плакать, но их молитвы останутся лежать на земле как пустые мехи, безмолвные и печальные. Вино ушло. У этого кладбища самый старый секретный номер, но сторожа забыли этот номер, и все, кто там лежал, от этого страдают. Они, точно как умирающая бабушка Эллен, всю жизнь требовали самых разных вещей, которых они вовсе не хотели, они звонили по самым разным номерам, но в сущности их всегда неправильно соединяли, потому что каждый раз это был не секретный номер. «Погодите! — лихорадочно закричала Эллен, — может быть, я его знаю, может быть, я его для вас узнаю! Вы хотите жить?»