Игорь Неверли - Сопка голубого сна

Вот тогда меня и позвали. Я был ужасно смущен, так как, сидя в темноте в сарае, ощупал свои брюки и убедился, что при прыжке с телеги в клочья разорвал их сзади, поэтому на все уговоры гостеприимных хозяев снять пальто и сесть к столу подкрепиться я твердил, что совсем не голоден, что я грязный, что боюсь возвращения казаков. Наконец хозяин решительно велел мне снять пальто. Я ответил, что не могу этого сделать. Тогда он покраснел, схватил меня за руку, потащил по коридору в свой кабинет и запер дверь на ключ. Делать нечего, пришлось все рассказать. Он хохотал до упаду, достал из шкафа свои брюки для верховой езды, я переоделся, кинул свои отрепья в печку, и мы отправились ужинать.

После этого приключения я уже благополучно добрался до дома. Когда я вошел, мать стояла на коленях и молилась перед сном. Увидев меня, она расплакалась от радости и страха. Я рассказал ей всю правду, не мог не рассказать, под пальто ведь на мне была военная форма, кроме того, я то и дело почесывался, так как меня донимали постоянные спутницы партизан, прочно обосновавшиеся в моем белье. После нежных объятий я все с себя скинул, мать вымыла меня в корыте с горячей водой, а все мое барахло мы бросили в еще раскаленную печь «для дезинфекции».

Мы почти до утра проговорили о моих похождениях. Отцу решили пока не рассказывать правду, он ужасно сердился на брата Станислава, который вот уже три месяца воевал в маленьком конном отряде «Соловей», непрерывно устраивавшем набеги на москалей в районе Пултуска, Макова, Радзимина и Модлина. Отец вообще расстроен восстанием, говорила мать, предвидит неизбежное поражение, множество бессмысленных жертв; он не верит ни в какую помощь из-за границы, называет наше выступление дуростью и в отчаянии оттого, что даже умные люди дали себя околпачить...

— Увы, ваш отец, пан Нарцисс, в основном был прав,— заметил ксендз Серпинский.— Но прежде всего разрешите поблагодарить вас за рассказ. Вы говорили так просто и образно, что я словно собственными глазами видел эти события. Видел и поражался вашей памяти! Чтобы после сорока с лишним лет так запросто сыпать фамилиями случайно встреченных людей, названиями городишек, деревень, рек... У вас, пан Нарцисс, феноменальная память!

— Это же происходило в молодости, господа, тогда память все впитывает, как губка.

— Все равно. Весь фокус в том, чтобы удержать впитанное сорок лет назад, а это величайшая редкость!

— Я никак не думал, что, рассказав историю одного партизанского отряда, можно объяснить причины поражения всего восстания,— сказал Бронислав.— Вы, пан Нарцисс, говорили, что каждый четвертый приходил в отряд только с рукояткой от косы, потому что нож для нее можно достать в любой деревне, у вас был дробовик дяди Яна, как у большинства партизан, и только у немногих были винтовки. Значит, батальон Мыстковского мог в лучшем случае, под конец, после того как на все рукоятки надели косы, иметь 200 косиньеров, 400 человек, вооруженных двустволками, и 200 — винтовками. И, стало быть, ваш батальон был в четыре раза слабее русского батальона той же численности. Потому что из двустволки можно стрелять с 70—80 шагов, а из винтовки — с 300. Прусская армия, вооруженная игольчатыми ружьями Дрейзе, разгромила австрийцев под Садовой... А эти кошмарные переходы из Конина в Мышинец, когда многие из вас пали от усталости, поход к границе за обещанным оружием из Бельгии! Здесь вас окружили. Но если бы вы даже получили оружие для всего батальона, 800 стволов, хотя я верю, что вы бы одолели противника, в четыре раза превосходящего вас численностью, но свой конец отсрочили бы всего на месяц или на два. Потому что бельгийское ружье тем и отличается, что стреляет только бельгийскими патронами! А сколько патронов для каждого ружья они могли вам дать? Сто, ну, допустим, даже двести — запас на месяц или на два. Кроме того, рассказы о больших поставках оружия из Бельгии или Франции — вообще брехня... Немного оружия можно провезти контрабандой, но чтобы много... Ведь и Австрия и Пруссия были заинтересованы в том, чтобы русские подавили восстание, в противном случае оно могло бы перекинуться и на их земли... Одно восстание могло, действительно, закончиться нашей победой — в ноябре 1831 года. Тогда была большая, хорошо обученная армия, арсеналы, полные оружия, фабрики, ремонтные мастерские, энтузиазм народа, безалаберность противника, но нас разбили в пух и прах, и виной тут не только наша глупость, но и отношение к восстанию части народа, той, что голубых кровей.

— Да, потом уже все было бессмысленно,— согласился Войцеховский.— Как, к примеру, восстание на Байкале.

— Знаете, я сегодня чуть не съездил по морде одного купчишку за то, что он назвал забайкальских повстанцев засранцами. К счастью, меня выручил мой компаньон, Чутких. Это наше, польское дело, чужих оно не касается. Но мы трое, находясь здесь, в Сибири, можем признаться друг другу, что это было безумием. Только отчасти оправданное отчаянием, ностальгией, жаждой бегства. Ведь если б даже эта горстка людей раздобыла оружие и пробилась сквозь кордон царских войск к границе, китайцы бы их все равно передали обратно русским на основании договора о выдаче беглых преступников. Я это знаю точно, жандарм, который вез меня на поселение, рассказывал, что недавно бежала группа каторжников, их преследовали, до границы добралось только восемь человек. Но китайцы их выдали, и все попали на виселицу.

— Я думаю, что правильнее чешский путь,— сказал ксендз Леонард.— Ведь чехи раньше нас лишились независимости. После проигранного сражения под Белой Горой в 1620 году Чехия стала провинцией австрийских Габсбургов. Чешское дворянство или погибло, или полностью онемечилось, национальное возрождение пошло снизу, с народных масс. И посмотрите, друзья мои, что сделалось с этой покоренной страной! Торговля и ремесло процветают, успешно тесня на рынках немецкую продукцию, деревня — грамотная, зажиточная и насквозь чешская. Возникли крупные организации, охватывающие весь народ, такие, как спортивное общество «Сокол», являющееся образцом для многих наций. Музыкальные и певческие общества, насчитывающие тысячи кружков, научили народ петь чешские песни и дали ему национальную чешскую музыку. По трудолюбию и организованности они ничуть не уступают немцам, а чех чеха всегда поддерживает. Вот поэтому они и ждут спокойно, пока представится случай вернуть себе независимость.

— Да, они верят в труд. Работают неутомимо, как муравьи, невозможное делают возможным, а вот мы...

— А вы, пан Нарцисс, как пришли к своему богатству?

— Исключительно трудом.

— Вот и расскажите нам про это чудо, как вы из нищего стали миллионером.

— Охотно, но у меня пересохло в горле. Не пожалейте, пан ксендз, еще рюмочку этой превосходной настойки, я вам за это наговорю с лихвой.