Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.

Пирошников устал. Плавная лекторская речь профессора убаюкивала его, и слова проплывали мимо, покачиваясь, как лодочки на волнах. А дядюшка — тот и вовсе осовел, уставившись на носок своего ботинка.

— Согласно этой теории, — доносились слова, — существуют различные виды замкнутых и искривленных полей, которые для частиц являются пространствами существования…

— И мнимых, — бросил бородач.

— Ну это нужно еще раз проверить, Андрей Модестович.

— Я в этом уверен, — заявил бородач.

И тут опять разговор уклонился в дебри математических символов, причем Пирошников с дядюшкой совсем выпали из него и перестали для теоретиков существовать. Пирошников слушал, и в голове его выстраивались какие-то маленькие игрушечные лестницы, по которым скакали голубые почему-то частицы; они сновали вверх и вниз без остановки, лестницы были зыбки, как папиросный дым, и втягивались, искривляясь, а потом замыкаясь в кольца. Одна частица с испуганным и смятым лицом придвинулась к глазам нашего героя, шевеля тонкими губами, а затем провалилась в узкую прозрачную трубку со ступеньками, будто вырезанными изнутри алмазным резцом гравера.

«Мнимые пространства, — слышал он. — Плазменный газ в зеркальном отражении… инверсия… Господи, — подумал Пирошников, — и почему это приключилось?» Он стряхнул оцепенение, вызванное магическими заклинаниями теоретиков, и попытался вернуться к прежней теме.

— Простите, можно мне сказать? — проговорил он тихо, и ученые мужи остановились в споре, разом взглянув на него с некоторой досадой: что это, мол, за человек? Как! Он еще здесь? Почему он не ушел?

— Лестница вашего дома, — продолжил Пирошников, — по крайней мере для меня, является замкнутой и бесконечной. Я думал, что вы сумеете это объяснить, а главное — рассказать, как мне быть. Сегодня утром я шел по ней очень долго, но достигнуть выхода не сумел. Потом это повторилось.

Аспирант пожал плечами и заявил, что разговор у них шел сугубо о частицах в плазме и к макромиру, как он выразился, не имеет ни малейшего отношения, более того, он сомневается, что подобный феномен возможен. Говорил он, как и подобает физику, кратко и сухо, логика его не имела изъянов, и наш герой испытал даже чувство стыда, что ли, какой-то робости из-за того, что вот он отрывает людей от дела незначительными своими несчастиями, да еще к тому же воображаемыми.

Тут проснулся и дядюшка, который, как оказалось, успел мирно задремать на мягком стуле, свесив голову, но потом голова, клонившаяся все ниже и ниже, почти достигла колена дядюшки, отчего тот пробудился и теперь с непонимающим видом уставился вновь на говорящих.

В этот момент профессор как раз убеждал Пирошникова, что рассказанное нашим героем приключение не более чем результат нервного расстройства, что ему нужно взять себя в руки, отдохнуть и прочее, и прочее.

— Давайте спустимся по лестнице вместе со мною, — предложил молодой человек, но здесь вскипел бородач и, топорща черную свою бороду, надвинулся на Пирошникова со словами, из которых явствовало, что ему надоела уже эта комедия, отвлекающая его от мыслей о плазме; что, если нашему герою угодно проводить бессмысленные эксперименты, пусть найдет для этого более подходящих партнеров; что Пирошников здесь лишний, понимаете ли, и, наконец, не пора ли знать честь?

— А вы так полегче, — неожиданно обозлился дядюшка и встал против бородача с самым вызывающим видом. Он, по всей вероятности, оскорбился таким негуманным отношением к больному приятелю своей племянницы и теперь же потребовал объяснений. Слава богу, вмешался профессор, унявший своего вспыльчивого аспиранта, не то конфликт мог разгореться нешуточный, принимая во внимание пыл бородача и упорство дядюшки.

— Пойдем, Володька, — угрюмо сказал дядя Миша. — Делать нам здесь, я гляжу, нечего.

И наш герой с дядюшкой, сухо откланявшись и захватив под мышки свою верхнюю одежду, отправились обратно в комнату Наденьки. Словно издеваясь над бедным Пирошниковым, лестница опять выкинула маленькую штуку, так что пришлось идти вверх не два пролета, как следовало бы ожидать, а целых шесть, но это обстоятельство отмечено было лишь молодым человеком, а дядюшка не обратил на него внимания, поглощенный какими-то своими думами. Дверь в квартиру оказалась незапертой, они вошли друг за другом и молча расположились в комнате. Надо было продолжать жить, так сказать, даже в таких странных условиях. Пирошников принялся обдумывать результаты визита, в особенности не давали ему покоя маленькие голубые частицы, упрятанные в прозрачную трубку, которые явились его взору в комнате теоретиков; а дядюшка по-хозяйски распаковал чемодан, содержимое которого аккуратно поместил в шкаф, после чего ему волей-неволей пришлось продолжить общение с Пирошниковым.

К этому моменту наш герой пробыл в незнакомом доме что-то около семи часов, поскольку стрелки будильника показывали два часа дня.

Итак, история Пирошникова развивается стремительно, хотя и неясно пока, в каком направлении. Если говорить серьезно (а мы хотим говорить серьезно, не так ли?), то должно признать, что положение, в которое попал молодой человек, причем попал не по своей вине, представляется ужасным. Один между незнакомыми людьми, без копейки денег (об этом я не говорил, но это так), в неизвестном месте, окруженный странными и головоломными обстоятельствами — тут есть от чего прийти в отчаянье или задуматься, по крайней мере. Как мы увидели уже, наш герой не сделал ни того ни другого. Напротив, целым рядом решительных действий он показал, что не намерен так просто сдаваться случаю, и хотя все его попытки приводили к результату обескураживающему, Пирошников не потерял головы и остаток дня до прихода с работы приютившей его Наденьки посвятил обдумыванию своего положения и изобретению новых способов выхода, не считая разговоров с дядюшкой, которые, будучи сами по себе не лишенными интереса, к нашей истории не относятся. Если представится возможность, я расскажу, о чем размышлял наш герой, но сейчас мне хочется сделать небольшую передышку вроде той, которую позволил себе Пирошников во время опасного спуска из окна. Тогда наш герой примостился на карнизе, чтобы отдохнуть, но, к своему удивлению, узнал кое-что новое относительно себя, исходившее из форточки. Теперь я воспользуюсь его приемом и задержусь на воображаемом (но скользком!) карнизе, чтобы получше разглядеть героя и сообщить о нем разного рода сведения, которые считаю интересными. Читатель, намеренный следить лишь за сюжетом, может пропустить эту главу и переходить непосредственно к следующей.

Начнем с портрета. Описывать человека словами трудно, и я охотнее всего приложил бы здесь фотографию героя, но у меня ее нет. Представьте себе фотогеничное, как теперь говорят, лицо с прямым носом, тонкими губами, с глазами, посаженными глубоко и глядящими почти всегда чуть насмешливо и вызывающе; представьте жесткие и темные волосы, образующие довольно-таки модную прическу (то есть спадающие почти до плеч) с удлиненными висками, развитые скулы, а в качестве особой приметы — белую метку шрама на подбородке, полученную еще в детстве. Добавьте к этому гибкую фигуру и движения, не лишенные природной артистичности, кисти рук с пальцами, словно у пианиста, и легкую, несколько расслабленную походку. Заключите все характерным жестом, состоящим в разглаживании лба указательным пальцем правой руки, — и вы получите приблизительный портрет нашего молодого человека.