Виктор Телегин - Солнцебыкъ. Иллюстрированная книга

— Василий Федорович?

— Да, Сидор?

— Отдайте его мне. Временно, знамо.

Рука дворника прошлась по жопе Кюхли, пощупала яйца. Кюхля открыл было пасть для крика, да издал лишь тонкий стон.

Директор нахмурил лоб.

— Что ж, пожалуй. Бери, Сидор. Но вечером он должен быть в своей постели. В сво-ей постели, Сидор.

— Так точно, ваше благородие.

Дворник вдруг поднял Кюхлю, вскинул на плечо и направился в сторону дворницкой. У Сашеньки задрожали колени, когда он представил, что это могло приключиться с ним.

— Ну, что же, — директор вытер платком лоб. — Расходитесь. И не шалите больше.

А Кюхля и правда вернулся вечером. Волком взглянул на Сашеньку. Упал ничком на постель и остался недвижим.

Мальчишки до поры до времени с ним не заговаривали.

Первым, конечно, не вытерпел Кукольник. Павлиньим шагом приблизился к кровати Кюхли, дотронулся до него. Кюхля дернул плечом, взбрыкнул ногой.

— Вильгельм, а Вильгельм, — сладким голосом пропел Кукольник. — Как анальна кара?

Спальня взорвалась смехом. Все хохотали. А громче всех — Сашенька.

Кюхельбекер сел на постели, с ненавистью глядя на Кукольника.

— Отъебись, Нестор! Отъебитесь от меня. А ты!

Он повернул к Сашеньке башку, в которую были встроены метающие молнии глаза.

— А ты. Я вызываю тебя на дуэль, обезьяна.

Это вызвало новый припадок смеха. Кюхля снова улегся на постель лицом вниз и больше не отзывался на воззвания однокорытников.

А ночью Сашенька проснулся.

Кто-то лизал его яйца.

Испуганно сел на постели, увидел бледное личико, темные длинные волосы, грудь, высовывающуюся из ночной рубашки.

«Привидение» — мелькнуло в голове. Хотел закричать, да во рту пересохло.

— Не бойся, — шепнуло привидение. — Я Сонечка.

«Сонечка Мардушкова, дочка дворника. Сладенький пирожок. Сиськи, жопа», — вспомнил Сашенька мантры Кюхельбекера.

— Ой, — засмеялась Сонечка. — Смотрю, ты понял, кто я.

Сашенька взглянул вниз. Его хуй вылез из черных зарослей волосни и торчал, как восклицательный знак.

Сонечка потянула какой-то шнурок на ночной рубашке и оказалась голой. Бледненькая. Пизда мохнатая, сиськи вислые. Баба.

Сашенька подался вперед, припал губами к сиське. О, молочко.

Сонечка куснула его за ухо. Сашенька вскрикнул, но не отпустил сиську. Пальцы его нащупали пизду, проникли в мокрое лоно.

Мардушкова негромко застонала. Рука ее беспрестанно дрочила Сашенькин хуй.

— Пушкин, ебешь и не зовешь?

Сашенька обернулся, увидел в свете заглядывающей в окно луны голого Пущина, и остальных мальчишек, тоже голых, с вздыбленными хуями.

— Не по-товарищески, — уверенно сказал Дельвиг, одной рукой поправляя очки, а другой теребя короткий толстый уд.

Сонечка счастливо засмеялась, отстранилась от Сашеньки, улеглась на постель, раздвинув в стороны ноги. Мать сыра земля.

Сашенька встал на коленки и вставил уд в пещеру пизды. Вместе с ним этот же фокус проделали еще пять мальчишек. Другие пять вставили хуи в сраку Сонечки. Еще пятеро — в рот. Кто-то сунул хуй подмышки девке. Кто-то — между сисек. Сонечки Мардушковой хватило на всех.

Мальчики задвигали тощими прыщавыми задами. Сонечка застонала, едва заметная под навалившимся на нее счастьем.

Как и тогда, в бане, с Палашкой, Сашенька превратился в уд. Уд, который ебет Сонечку. Картины разной степени сладости рисовались в голове: голая маменька, императрица, которую анально карает дворник, сношающиеся лошади, Палашка, подмывающая в ручье пизду.

— А!

Закричал Сашенька. Вместе с ним закричали двадцать девять мальчиков, воспитанников Лицея. Закричала и Сонечка.

Молофья хлынула на дочку дворника, заливая ее, утопляя. Девка поплыла по океану молофьи, затем стала тонуть, чувствуя, как проникает в рот, нос, легкие вязкая масса.

Дельвиг поежился зябко, зевнул.

— Да где ж Обезьяна?

— Струсил небось, — бросил Пущин, схаркнув в росистую траву зеленый комок.

Кюхельбекер, бледный, как сама смерть, проверял пистолеты.

— Идет.

Затрещали кусты, с прудика поднялась утиная пара, да и полетела, шумя крыльями, на новое гнездовье.

Сашенька шел легко, в руках держал фуражку, полную вишни. С ним был лакей Парамошка, двенадцати лет от роду.

— Пушкин, — возмутился Дельвиг, поправляя очки. — Где твои секунданты?

— А вот, — Сашенька выплюнул косточку, — Парамошка.

— Давайте же начинать, господа, — дрожащим от нетерпения голосом заявил Кюхля.

Пущин отмерил двенадцать шагов.

Бросили жребий.

— Я первый, — хищно осклабившись, пробормотал Вильгельм.

Мальчики подошли к барьерам. Кюхля поднял пистолет, всматриваясь в смуглое лицо противника. Сашенька спокойно кушал вишню, выбирая самые спелые ягоды и выплевывая косточки, долетавшие до Кюхли.

Грянул выстрел.

Как рассеялся дым, Сашенька все так же стоял у барьера и кушал вишню, а вот секундант Парамошка лежал навзничь в траве. На груди — багровая лужица.

— Лакея укокошил, — констатировал Дельвиг.

Кюхельбекер растерянно смотрел на Пушкина.

— Мой выстрел, — сказал Сашенька. Нагнулся, опустил в траву фуражку с вишней.

Принялся целиться. Лоб Кюхельбекера — бледный, в хладной испарине; грудь Кюхельбекера — узкая, чахоточная; промежность Кюхельбекера — по штанам расплылось мокрое пятно. Обоссался, падаль. Ну, куда стрельнуть?

— Пушкин, не стреляй, — вскрикнул вдруг Кюхля, падая на колени. — Пожалей, маменькой заклинаю, не стреляй.

Слезы катились по щекам мальчишки.

— Трус ебаный, — презрительно бросил Пущин, — Стреляй, Обезьяна.

— А я думаю, что ему прострелить, — засмеялся Сашенька. — Башку или пипирку.

— Пожалуйста, — рыдал Кюхельбекер.

Сашенька опустил пистолет.

— Черт же с тобой, живи.

Поднял фуражку, вновь за вишни принялся.

Кюхельбекер упал лицом в траву, тело его сотрясали рыдания.

Пущин и Дельвиг замерли над Парамошкой.

— Что ж нам с ним делать?

— Ясно что, Дельвиг. Закопать надо. Я видел, дворник под сиренью лопату посеял.

За лопатой послали Кюхлю. Обоссатый трус убег, всхлипывая на каждом шагу.

Сашенька присел на отвердевшее тело лакея. Вишню — в рот. Косточку между пальцев — и в небо. Красота.

— А ты молодец, не сдристнул.

Сашенька взглянул на Пущина, ухмыльнулся, показав лошадиные зубы.

— Да я знал, что Кюхля не попадет. У него рука слабая, тряская. А у меня — посмотри.

Сашенька напряг руку.

— Да ты пощупай.