Александр Лапин - НЕПУГАНОЕ ПОКОЛЕНИЕ

– Ваша фамилия?

– Дубравин!

– Имя?

– Александр Алексеевич, – чтобы предварить следующий вопрос, Дубравин назвался сразу с отчеством.

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот шестьдесят второй!

– Место рождения?

– Село Жемчужное Северо-Казахстанской области.

Рутина. Рутина. Пока он не привык. И вдруг длинноволосый, смуглолицый кореец вклинивается в допрос. И с ходу, наклоняясь вперед, прямо в лоб спрашивает. А сам смотрит своими узенькими черными щелочками прямо ему в глаза:

– Вы встречались в прошлом году на американской выставке с Дэвидом Кларком?

Дубравин понял. Сейчас они засыплют его вопросами со всех сторон. И будут путать и мотать, пока он что-нибудь не ляпнет. «Надо сбивать темп», – решает про себя.

– С кем?

– С Кларком! – наседает кореец.

– С каким-то американцем встречались. Только фамилию его я не помню. Кларк или Смит. Бог его знает, – уныло и медленно проговорил он.

– Для чего вы встречались с ним? – вступил здоровяк.

– Да ни для чего! Просто увидели знакомую физиономию. И говорю ребятам: вот американец с выставки. Давай подойдем поболтаем. Ему, наверное, скучно. Да и нам тоже.

– Вам на демонстрации, посвященной Октябрьской революции, скучно?! – прицепился к нему кореец. Шурка глянул на него удивленно: а что, он считает, что должно быть весело? Но ничего не сказал. Только пожал плечами.

Он уже освоился, успокоился. Понял, какой тактики надо придерживаться на допросе. Не отрицать того, что им и так уже известно. И одновременно стараться понять, что они знают. Не говорить ничего конкретно. А так. Может быть. Возможно.

А сбоку уже Терлецкий:

– Ну, хорошо! Это была ваша первая встреча. А для чего вы и ваши друзья виделись с ним в кафе?

– Да я подумал, – стараясь выглядеть простаком, отвечал Дубравин, – что если уж мы с ним познакомились, то хотя бы можно взять у него интервью. Напечатать в местных газетах. Мы же все-таки будущие журналисты. Вот и решили с ним встретиться. Но интервью не получилось.

– А вам кто-то давал задание? Из газетчиков? – насторожился длинный.

– Да нет! Никто не давал. Я сам так подумал.

– Значит, вы сами проявили инициативу?

– Ну да. Но он какой-то замученный был. Все озирался вокруг. А главное – он показался мне каким-то туповатым, что ли. Я даже удивился.

– А вы думали, что все американцы – гении? Вы и на встречу шли с таким мнением? – наседал с другой стороны стола кореец. Видимо, он исполнял в этой четверке роль «злого» следователя.

– Да ничего я не думал! – чувствуя, что тот пытается все вывернуть, ответил раздраженно Дубравин.

– Ну что вы, Валерий Маевич! – как бы заступился за Дубравина майор Терлецкий – судя по всему, «добрый» следователь. – Молодой парень. Ему все интересно.

– Вот именно, вы ничего не думали! – с ожесточением заметил Валерий Маевич, скрипнув зубами и продолжая гнуть свою линию. – Вы не думали, когда знакомились с работником американских спецслужб. С агентом Центрального разведывательного управления. А надо было думать.

– Откуда мне знать, агент он или кто? Он здесь на выставке гидом работал. Если он агент, вы могли бы не пускать его сюда! А нам откуда знать, – пробормотал «ошеломленный» Дубравин. Странное дело, чем дольше шел допрос, тем легче ему становилось. Беспокоил только четвертый. Курносый, голубоглазый, с жидкими белесыми волосами. Он до сих пор не сказал ни слова. Только молча наблюдал.

«Может, его задача такая – наблюдать за реакциями».

– А не передавал ли вам чего-нибудь этот Кларк? Каких-нибудь пакетов, брошюр, книг? – спросил Терлецкий.

– Да ну, какие книги. Так, рассказывал немного о себе. Что, мол, закончится выставка и он поедет путешествовать по миру. Купит новую машину.

Видимо чувствуя, что «добыча» ускользает, «злой» следователь вспылил:

– Что вы нам морочите голову! Вы что думаете, нам делать нечего? Четыре старших офицера Комитета государственной безопасности оставили все дела. Сидят тут с вами, беседуют. А вы нам рассказываете байки.

– Да никаких баек я вам не рассказываю. Говорю правду.

– Какую правду? Вы думаете, мы не знаем про вашу антисоветскую группу студентов? Про ваши сборища, где вы выступаете, порочите наш строй, наше общество.

– Ничего я не порочу, – Александр почувствовал, как вспотели ладони и сразу стало сухо во рту. Вот оно. Тут-то они могли что-то предъявить.

– Мы всех опросили! Покажите ему протоколы!

«Добрый» следователь майор Терлецкий достал из своей кожаной коричневой папки несколько листочков. На них – напечатанные на машинке выписки из допросов. Без подписей.

Дубравин читал. Но никак не мог сосредоточиться. Все пытался понять. Кто что сказал. В голове только отдельные обрывки фраз.

«…Собирались по вечерам в комнате общежития… Говорил, в городе нет колбасы. Ругал хозяйственников… Неэффективное использование природных ресурсов… Говорил, что при таком отношении к ввозимому оборудованию у нас в СССР никогда не будет технического прогресса. Что мы безнадежно отстаем от развитых стран… Ракеты запускаем, а кефиру выпустить, сколько надо, не можем…»

Дубравин специально минут десять изучал эти выписки, видимо составленные из допросов его однокурсников, преподавателей и каких-то доносов осведомителей.

Он достал носовой платок из кармана, вытер вспотевшие руки. И наконец отодвинул листки от себя на середину стола:

– Может, я это и говорил. Только это везде говорят. Пойдите на любой рынок. Там и покруче высказываются.

А в душе: «Выкусили, голубчики. Ничего вы не накопали. Ни про рассказы. Ни про настоящие мои взгляды на нашу действительность».

– А потом, когда все это было… С тех пор много воды утекло. Каждый человек меняется.

– Да, это правда, – заметил «добрый» следователь. – В последние месяцы вы изменились… к лучшему.

Они еще минут двадцать мусолили эту тему. То пытались неожиданным вопросом расколоть Дубравина. То «сочувствовали» ему по поводу наших недостатков. Но он упрямо гнул свою линию.

В конце концов те трое убрались из кабинета. И он остался один на один с Терлецким.

– Ну что ж, будем оформлять протокол допроса! – вздохнул тот.

– А что, надо что-то писать? – удивился Александр, принимая из рук в руки печатный лист с разлинованными графами.

– А как же! Все требует фиксации на бумаге.

Дубравин удивился:

– И что фиксировать? Наш разговор? Стоит ли ворошить прошлое?

– А что же, по-вашему, нечего писать? А мы, выходит, столько месяцев зря работали?

«Вот оно. Опять, – подумал, похолодев, Дубравин. – Машина работает. Она должна отчитаться. Ей наплевать, что на самом деле происходит. И кто я. Надо отписаться перед начальством о проделанных мероприятиях. И закрыть дело». Спросил сдавленно: