Альберт Пиньоль - В пьянящей тишине

И наконец, кровать. Она была старой, с тонкими железными прутьями над изголовьем. На ней под тремя толстыми одеялами лежал человек.

Вне всякого сомнения, мы его разбудили. Когда мы вошли, его глаза были открыты, но взгляд ничего не выражал. Он смотрел на нас не мигая. Одеяла, словно медвежья шкура, закрывали его до самого носа. Комната казалась чистой, чего нельзя было сказать о хозяине. Картина, открывшаяся перед нашими глазами, свидетельствовала одновременно о его беззащитности, неопрятности и звериных повадках. Под кроватью виднелся ночной горшок, до краёв полный остывшей мочи.

— Добрый день, техник морской сигнализации. Мы привезли сменщика для метеоролога, вашего соседа, — сказал капитан без всякого вступления, указав рукой в сторону дома. — Вы знаете, где его можно найти?

Слова капитана напомнили мне о том, что мы находимся в полутора километрах от бухты, где высадились на берег. Это расстояние показалось мне в тот миг длиннее, чем путь от берегов Европы до этого острова. А ещё я подумал о том, что капитан уедет, и очень скоро.

Рука, покрытая чёрными волосами, попыталась сделать какое-то неопределённое движение. Однако на полпути замерла. Неподвижность человека бесила капитана:

— Вы меня не понимаете? Вы не понимаете языка, на котором я говорю? Вы говорите по-французски? По-голландски?

Но единственным ответом этого субъекта был пристальный взгляд. Он даже не удосужился убрать с лица одеяло.

— Не испытывайте моего терпения! — зарычал капитан и погрозил ему кулаком. — Я выполняю важный коммерческий заказ. И мне нужно ехать дальше! По просьбе навигационной корпорации мне пришлось изменить курс, чтобы завезти сюда этого человека и забрать его предшественника. Вам это ясно? Но метеоролога, который должен быть сейчас на острове, на месте нет. Его нет. Вы можете сообщить мне, где его найти?

Смотритель маяка переводил взгляд с капитана на меня. И ничего не отвечал. Разъярённый, с покрасневшим лицом, капитан пригрозил:

— Я капитан и имею все полномочия, чтобы отдать вас под суд за сокрытие информации, необходимой для охраны имущества и людей! Я в последний раз спрашиваю: где тот метеоролог, который был направлен на остров?

— К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос.

На миг установилась тишина. Мы уже было отчаялись найти способ общения с этим человеком, как он вдруг поразил нас своим акцентом австрийского артиллериста. Капитан, немного успокоившись, сказал более мягко:

— Что ж, это уже лучше. Почему вы не можете мне ответить? Вы поддерживаете связь с метеорологом? Когда вы его видели в последний раз?

Однако субъект снова молчал.

— Встать смирно! — вдруг приказал капитан.

Человек неспешно повиновался. Он откинул одеяло и опустил ноги с кровати. Его мускулистое тело говорило о завидной силе, а движения наводили на мысль о дубе, который оторвался от своих корней, чтобы сделать первые шаги. Человек уселся на кровати и уставился в пол. Он был совершенно голым. И совсем не смущался своей наготы. Однако капитан отвёл взгляд, движимый стыдливостью, которая была чужда смотрителю маяка. Грудь его покрывал плотный ковёр волос, которые затем поднимались к плечам подобно дикой растительности. К югу от пупка чаща волос превращалась в настоящие джунгли. Я увидел его член, который, даже невозбуждённый, поражал своими гигантскими размерами. Меня удивило то, что его также покрывали волосы, спускавшиеся почти до крайней плоти. Куда ты пялишься, сказал я себе и перевёл взгляд на лицо смотрителя. Борода древнего столпника, страшно растрёпанная. Похоже, он был из породы людей с густой шевелюрой: волосы у него начинали расти в каких-нибудь двух сантиметрах над бровями, весьма кустистыми. Он восседал на матрасе, положив руки на колени и оттопырив локти. Глаза и нос, концентрируясь на середине лица, оставляли обширное пространство для щёк и монгольских скул. Казалось, наш допрос его совершенно не беспокоил. Я не мог понять, чем было вызвано это поведение: самообладанием или сонливостью. Однако, присмотревшись, нашёл на его лице след внутреннего напряжения: он делал едва заметные движения губами, как летучая мышь. Это позволило мне разглядеть редкие зубы. Капитан присел на корточки так, что его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от уха смотрителя:

— Вы что, сошли с ума? Вы отдаёте себе отчёт в своих действиях? Вы саботируете выполнение международных договорённостей! Как вас зовут?

Человек взглянул на капитана:

— Кого?

— Вас! Я с вами разговариваю! Как ваше имя?

— Батис. Батис Кафф.

Капитан произнёс, чеканя каждое слово:

— Я в последний раз спрашиваю вас, техник морской сигнализации Кафф: где метеоролог?

Человек отвёл взгляд в сторону и после некоторой запинки сказал:

— На ваш вопрос невозможно ответить.

— Он сумасшедший, решительно сумасшедший. — Капитан встал и принялся ходить по комнате взад и вперёд, как тигр в клетке. Не обращая внимания на хозяина, он перебирал вещи с видом сыщика. Когда он зашёл за перегородку, я приметил на полу у кровати книгу. Она была придавлена камнем. Я полистал её и сказал, чтобы сменить тему разговора:

— Мне знакомо это произведение доктора Фрейзера, хотя окончательного мнения так и не сложилось. Не знаю, как оценить «Золотую ветвь»: как чудо человеческого гения или как великолепную пустышку.

— Эта книга не моя, и я не читал её.

Какая странная логика. Он произнёс это так, словно между этими двумя фактами непременно должна была существовать связь. Как бы то ни было, за высказыванием больше ничего не последовало. Мне не удалось разговорить его. Он смотрел на меня с видом сонного приведения, и даже его руки, лежавшие на коленях, не сдвинулись с места.

— Оставьте его в покое! — вмешался капитан, потеряв к нему всякий интерес. — Этот субъект не читал даже устава своей службы. Он мне действует на нервы.

Нам не оставалось ничего другого, как вернуться в дом метеоролога. На полпути капитан вдруг остановился и взял меня за рукав:

— Ближайшая к острову земля — это остров Буве, на который претендуют норвеги; он находится в шестистах морских милях к юго-западу отсюда. — Он помолчал, на мгновение задумавшись, потом продолжил: — Вы уверены, что хотите здесь остаться? Мне это место не нравится. Клочок земли, затерянный в океане, куда редко заходят корабли, — на той же широте, что пустыни Патагонии. Я смогу доказать любой административной комиссии, что ваше место службы не располагало даже минимальными условиями для жизни. Никто вас ни в чём не будет обвинять. Даю вам честное слово.

Мне следовало уехать? Принимая во внимание всё увиденное, — наверное, да. Но в подобных случаях человек порой следует доводам, скрытым от других людей. В тот момент мне не хотелось выглядеть смешным: не для того же я пересёк полмира, чтобы, едва добравшись до цели своего путешествия, отправиться назад.