Грэм Джойс - Как подружиться с демонами

Хоть мамка в 1988-м напилась, упала и померла, я все еще не потерплю, чтоб о ней трепали языком. Я тогда служил в Белфасте, и меня отпустили домой на похороны. У меня где-то есть сестра, но она вообще глазу не кажет. Поговаривали о сводном брате, но если такой и есть, я его ни разу не видел. Моя семья — это армия, так что после кремации любимой матушки я вернулся в строй и подписался на очередные семь лет.

Я начинал рядовым Стаффордширского полка и дослужился до старшего сержанта. Три срока службы в Северной Ирландии, в том числе высадка на Фолкленды на смену потерпевшим в боях. Так что к 91-му, когда началась война в Персидском заливе, я стал закаленным бойцом. А почти все мои хлопцы были салагами лет восемнадцати — двадцати одного. Я был им большим и грозным Папаней и за каждым приглядывал. Обо мне говорили, что я строгий, но справедливый. А чего вы хотели? Я всегда начеку. Я заботился о своих парнях. И они это понимали. Я говорил им: мол, преданность и чувство юмора — вот все, чего я от вас требую, но на чувство юмора можете забить, и они всегда смеялись. Что тут смешного? Так или иначе, под вражеским огнем не до смеху.

Однажды на боевом дежурстве в бандитской Южной Арме один солдат отвлек меня анекдотом про трех монашек, которые пошли по грибы, и мне отстрелили фалангу пальца. Того самого, на который надевают обручальное кольцо. Мне еще повезло, что снайпер ИРА такой мазила. А на Фолклендах я сломал ногу. Но это случилось, когда мы играли в футбол, уже после того, как отвоевали острова у аргентишек. Поскользнулся на овечьем дерьме. Вот и весь ущерб, учитывая мой богатый боевой опыт.

Война в Заливе для меня была очередным походом, и только. Правда, на этот раз пришлось приглядывать за новобранцами и уверять их, что все в порядке вещей. Война — в порядке вещей, вот оно как.

Так оно и есть, дело как дело. Не зря же платят жалованье. И ты не спрашиваешь: а что мы забыли в этом заливе? Что мы забыли в Ирландии? Что мы забыли на каких-то захолустных, засранных овцами островах в Южной Атлантике? С королевой не спорят. Стройся. Выдвигайся. Продвигайся.

В январе 91-го меня откомандировали в пустыню в числе многонациональных сил, призванных выдворить из Кувейта иракские войска Саддама Хусейна. Саддам предрекал, что грядет «мать всех войн», которая ужаснет весь мир. Но вышло совсем по-другому.

Мы еще задолго до Рождества поняли, куда ветер дует. Никто ничего не говорил, но мы слышали, как бьет набат. Это не так просто объяснить. Скажем, ты на действительной службе, и вдруг — удар, потом эхо, или, может, это твое сердце этак глухо стучит, пока что-то не произойдет или не отменят боевую готовность. Услышал набат. Получил приказ. Стройся. Выдвигайся. Продвигайся.

Бронетехнику уже отправили по морю, а нас перебросили по воздуху после Рождества, так что я успел сказать своим парням: идите-ка засадите любовнице, поцелуйте жену и готовьтесь к отправке. Я всегда так говорил, и они всегда над этим смеялись. Но у тех семейных, которые с детьми, что-то внутри щелкало и огоньки в глазах гасли. Ага, надо бы купить сынишке тот новый велик. Ага, надо бы купить дочурке большого плюшевого мишку.

Мне же не о ком думать и Рождество встречать тоже не с кем. Ну, я и сам с собой не скучаю. Подогреешь в микроволновке индюшиный окорочок, поставишь рядом ящик коричневого эля, закинешь ноги на стол и пялишься в телик. Да, было дело, приглашали меня. Не один, так другой звал прийти в гости и посидеть вместе с ними со всеми за рождественским ужином. Старому хрычу, бедолаге такому, не с кем скоротать вечерок. Ну и на хрена мне такое счастье? Только хуже становится, когда пора вставать и уходить восвояси.

Значит, на Рождество сижу я в своей захламленной берлоге, ноги на стол, посасываю пивко и смотрю по телику обращение королевы. Рождество, замечу, отнюдь не белое, на улице вовсю хлещет дождь. Слушаю, как королева говорит о том, чтоб оглянуться на прошедший год, и с интересом жду, упомянет ли, что нас со дня на день отправят в Персидский залив. В общем, не знаю, сказала она про это или нет, потому что как я сидел, так и заснул.

И тут меня будит какой-то перестук. Я сперва подумал, что кто-то стучит в окно монетой или вроде того, но ничего не смог разглядеть. Пустая бутылка валяется на полу, речь королевы давно закончилась. По ящику теперь хохмят какие-то клоуны, и тут я опять слышу этот стук. На этот раз в дверь. Ладно, верх моей двери — матовое стекло, так что я увижу силуэты, и если кто-то приперся пожелать мне счастливого Рождества, я им покажу, где раки зимуют. И вновь этот звук: еле слышное дробное тук-тук-тук.

Я протираю глаза, вскакиваю, распахиваю дверь. А там никого. В смысле, из людей никого. Потому что я смотрю пониже и вижу, кто тут расшумелся. Это ворон. Долбит клювом в дверь, представляете?

Меня аж в пот бросило при виде этого ворона, чернющего, как черт знает что. Перья мокрые, взъерошенные, топорщатся во все стороны. И тут он поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза.

— Фигли ты тут делаешь? — ору на него. — Ты что, совсем?

В ответ приблуда гадит мне на порог, перепрыгивает мою ногу и шасть в дом.

Здоровенный такой ворон. Громадный прямо. И вот я стою как дурак, держу дверь нараспашку и не знаю, как быть. Оставить ему дверь приоткрытой, так все тепло выветрится. Короче, закрыл дверь.

— Что, совсем оборзел, да? И что теперь с тобой делать?

Ворон чешет дальше в комнату. Я скребу в затылке. Не больно-то мне охота заводить дома птицу и кормить ее до старости. Эта зверюга мне что-то каркает и запрыгивает на телик.

Надо сказать, телик у меня довольно покоцанный и главная кнопка свисает спереди на проводах. Похоже, ворон думает, что один из оголенных проводов — это червяк. Ковыляет к нему, берет в клюв, тянет… Бабах! Телик искрит и дымится.

А я — в кресле.

Вот именно, обратно в кресле. Телик накрылся. Ворона нигде нет. Как и не было. Выходит, я спал? Приснился ворон.

Так-то оно так, если б не одна загвоздка. Одна загвоздочка, сынок. Дверь-то приоткрыта. А на пороге птичье говно. Вот видите? Целых две загвоздки.

Я об этом никому не рассказывал. Только здесь написал, в последней воле и свидетельстве очевидца. Все, что случилось в тот вечер, я выкинул из головы. Оно, конечно, можно дать слабину и позволить таким вещам изводить тебя. Но если идешь на войну, да еще приглядываешь за молодыми хлопцами, тебе ни к чему всякое дерьмо, которое тебя изводит и сбивает с панталыку. Ни к чему.

Я отправил тот случай на задворки памяти. Тем более что набат бил вовсю. Стройся. Выдвигайся. Продвигайся. Через несколько дней от всех этих конфетти, рождественских открыток и орешков в сахаре осталась лишь галочка на прошлогоднем календаре, а мы оказались в саудовской пустыне.