Жоржи Амаду - Большая Засада

Раньше время текло медленно: настоящее застывало в одной точке на долгие месяцы, — но как только плантации начали давать плоды, события прошедшей недели уже становились делами давно минувшими. Дни перемешивались — вчерашний день превращался в глубокое прошлое, а о позавчерашнем и говорить нечего, он терялся вдали.

В прошлом осталось то воскресенье, когда молодой Аурелиу и статная барышня Дива переплыли реку в новенькой лодке, выдолбленной из ствола виньятику, везя на продажу немногочисленные плоды своего труда. Первые жители селения увидели выложенные на мешковине овощи, которые никогда доселе не продавались в Большой Засаде: стручковые бобы, шушу, киабо, машише, жило и тыквы — всего понемногу. Были такие, кто отказывался верить собственным глазам.

Каждую неделю ассортимент расширялся и количество возрастало. Турок Фадул, ликуя, приветствовал стручки душистого перца — круглые, желтые, а также горького — длинные, красного или зеленого цвета. Нанду продавал птичек. Они с Эду, товарищи по озорству и проказам, ставили ловушки в зарослях, где жили папа-капим, сабиа, бем-те-ви, ласточки, трясогузки, курио. В кузнице у Тисау птичка-софре, хлопая крыльями, пела и свистела во все горло.

Только Лия не сразу появилась перед сараем, чтобы поучаствовать в торговле. Когда — это было вчера или давным-давно? — она впервые пришла сюда вместе с мужем, свекром и свояками, то на руках держала толстого плаксивого младенца и кормила его грудью прямо посреди импровизированной ярмарки.

Семьи Жозе душ Сантуша и Алтамиранду вскоре присоединились к Амброзиу и начали продавать свой еженедельный урожай. Сау бегала за свиньями и баюкала поросят, как маленьких детей. Сквозь прорехи в одежде проглядывали созревшие груди. Вместе с Эду и Нанду она носилась по долине как угорелая. Тонкие ноги, курчавые волосы, смех по любому поводу, блуждающий взгляд, что на уме, то и на языке. Дикая и непуганая.

Зарождающаяся ярмарка привлекала, помимо жителей селения, лесорубов и работников из близлежащих имений. Они приходили и покупали овощи и зелень, которых не было на фазендах, где вся земля подчистую была отдана под посадки какао. Кусок тыквы, чтобы потушить с фасолью, шушу, жило и машише, чтобы сделать жаркое с сушеным мясом. Но они приходили также, чтобы развеяться, в поисках развлечений, веселья и женщин. Некоторые приносили виолау и кавакинью; Лилу Карапеба выдувал музыку на губной гармошке — это был просто дар Божий! В кузнице птичка-софре подхватывала мелодию.

Стало больше проституток, выросли новые хижины. Раньше разбросанные и так и сяк, сейчас они образовывали оживленные улочки и переулки. Вечерами устраивались веселые вечеринки. Ушло то время, когда о существовании воскресенья напоминали только обеды Тисау.

Поодиночке или группами, проходя мимо Короки и Лупишсиниу, работники приподнимали соломенные шляпы с ленточками и уважительно, певучими размеренными голосами приветствовали их:

— Добрый день, кум Лупишсиниу. Здравствуйте, дона Корока.

Раньше только плотник и его сын-подмастерье величали ее доной, потому что она старше: даже будучи проституткой, она заслуживала уважения в силу возраста, — но и это тоже осталось в прошлом. Новые жители обращались к Жасинте, называя ее доной Корокой, с почтением, а дети работников и лесорубов даже просили у нее благословения. И если проститутка, сколько ее доной ни величай, все равно остается падшей и презренной женщиной, то повитуха, напротив, человек уважаемый, ее нужно ценить и почитать.

Первым младенцем, которого приняла Корока, взявшись за ремесло повитухи после пятидесяти четырех лет жизни и борьбы, оказался не ребенок Бернарды, как это предполагалось.

Она спала глубоким сном рядом с Зе Раймунду, старым клиентом, с которым можно было болтать и смеяться до и после основного дела, — Корока следила за своим заслуженным реноме. В это время кто-то начал молотить кулаками в дверь, кричать и звать ее.

— Это к вам, кума, — сообщила Бернарда, проснувшаяся в соседней комнате.

— Иду.

В дверях стоял Агналду, промокший до костей. Он даже не поздоровался и сразу потащил ее с собой:

— Вы повитуха? Мать приказала найти вас. Пойдемте скорее — у Лии уже началось. — И повторил еще раз: — Скорее!

Приказ был внезапным и неожиданным. Даже спросонья Корока долго не раздумывала:

— Иду-иду.

Она едва успела натянуть на себя кое-какие тряпки. В комнате Зе Раймунду открыл глаза и захотел узнать, из-за чего сыр-бор.

— Ничего особенного. Я скоро вернусь.

Еще не была выдолблена лодка из ствола виньятику. Агналду перебрался через реку вплавь, а Корока — привычно балансируя на камнях. И только тогда, стараясь не поскользнуться в грязи и не рухнуть в реку, она до конца осознала, зачем же так бесшабашно ринулась на тот берег. Впрочем, отступать было уже поздно. Обман был на совести Бернарды — это из-за нее позвали Короку. Когда Бернарду спрашивали, где она будет рожать: в Такараше или в Итабуне, — и с какой повитухой, эта сумасшедшая затягивала одну и ту же песню: не в Итабуне и не в Такараше, а прямо здесь, в Большой Засаде, а поможет ей кума Корока.

— А Корока умеет принимать роды?

— А что она вообще не умеет делать?

Корока обрела славу опытной повитухи, еще ни разу не приняв роды. Именно эти слухи и заставили старую Ванже вспомнить о ней, когда у невестки начались схватки. У самой Ванже был определенный опыт в этих делах — как-никак девятерых детей родила, из которых выжили пятеро. Еще в Мароиме она не раз помогала куме Дезидерии в этом деликатном деле, в том числе и когда рожала другая невестка — Динора. Но даже она и не думала в одиночку справиться с родами Лии, еще такой молоденькой и не до конца оправившейся после недавних горестей. Ночами ей снился муж, привязанный к дереву на скотном дворе, она просыпалась в ужасе и просто чудом сохранила ребенка в утробе.

Ванже опасалась, что роды будут тяжелыми, и для успешного разрешения от бремени нужна была твердая рука опытной, знающей, умудренной повитухи. Поспрашивав, она узнала о Короке — как раз такой, как надо.

Лия, лежа на дощатой походной койке, с вытаращенными глазами, не переставала стонать и требовать мужа. Амброзиу и Жаузе в панике ходили туда-сюда; Дива не знала, что делать; Динора, сбитая с толку, укачивала ребенка. Ванже почувствовала себя в одиночестве — никак не могла совладать с сомнениями и дурными предчувствиями. Где же эта кума, почему все не идет? И только Нанду в соседней комнате спал, понятия не имея, что творится.

Когда Агналду вошел, с него ручьем текла вода. Он сразу же устремился к Лии, взял ее за руку, сел рядом. Увидев его, страдалица ослабила напряжение, не переставая стонать. Ванже набросилась на сына: