Жоржи Амаду - Большая Засада

Волшебные, благословенные руки. Корока не знала, что ответить. Не желая никого обидеть, она повернулась спиной, спряталась в другой комнате и тихо всхлипнула там — слезы потекли по ее лицу. И если бы кто-нибудь рассказал в Большой Засаде, да и во всем остальном мире тоже, что видел, как Корока плачет, то прослыл бы величайшим из лжецов.

Чтобы вывезти первое какао с фазенды Боа-Вишта, хватило нескольких ослов. А вот для урожая, собранного с новых плантаций полковника Боавентуры Андраде, понадобился многочисленный караван. После завоевания новых земель фазенда Аталайа выросла вдвое и скоро начнет давать какао в два, а то и в три раза больше.

Будучи управляющим земельной собственностью полковника, Натариу решил — и как решил, так и сделал, — начать сбор урожая на доставшемся ему клочке земли одновременно с жатвой на тех бескрайних просторах, которые по праву завоевания были записаны на имя его кума и патрона в нотариальной конторе в Итабуне. Он не стал собирать свой урожай раньше, чем урожай полковника.

И если Боа-Вишта просто детские шалости, то что же можно сказать об огромных угодьях Аталайи? Даже фазенды полковника Энрике Баррету, гордого короля какао, не были так взлелеяны и не давали так много, несмотря на присутствие дипломированного агронома и сельскохозяйственной техники, используемой во время жатвы. Лесорубы и батраки вкалывали на славу — под началом капитана Натариу да Фонсеки не забалуешь. Зато им никогда не задерживали жалованье и не надували при еженедельных расчетах.

Была один раз попытка обворовать батраков, но она не повторилась. На упрямого Перивалду, который отвечал за расчеты с работниками, был кем-то вроде бухгалтера, донесли доброхоты: он обсчитывал батраков, слишком много вычитая в виде долгов и кредитов. Обман подтвердился, и счетовода отправили восвояси, однако далеко он не ушел. Как только он пересек границы Аталайи, то сразу стал пищей для урубу. [74] Южноамериканский гриф. С одного выстрела — большего он не стоил.

— А это было нужно? — спросил полковник Боавентура у Натариу, обсуждая с ним случившееся. — Недостаточно было вздуть его хорошенько?

— За обман — да, за оскорбление — нет.

— Оскорбление? Это ты о чем?

— В свое оправдание этот мерзавец говорил, что это вы приказали так делать. Кроме того что вор, он был еще и клеветник.

— Сукин сын! Обкрадывать нищих — Боже меня спаси и сохрани! Тому, кто выращивает какао, нет нужды обсчитывать работников. Ты правильно сделал, кум.

— С вашего разрешения, полковник.

Сколько раз он слышал эту фразу? Натариу действовал с его разрешения и поступал абсолютно правильно. Никогда он не превысил полномочий и не попытался извлечь доя себя какую-нибудь выгоду. Полковник, кивнув в знак согласия, прибавил:

— Ты заботишься о моих землях и охраняешь мое доброе имя.

Умелый и ответственный управляющий, Натариу обеспечивал полковнику самое лучшее какао — не было ни одной арробы сорта «гуд» или обычного качества. К тому же количество значительно превышало возможности, просчитанные учеными мужами. У доктора Кловиша Бандейры, упомянутого агронома, от такого урожая просто челюсть отвисла. Ему только и оставалось, что поздравить полковника.

Землевладелец, хозяин плантаций какао, офицер Национальной гвардии с патентом капитана — при всем этом Натариу не пренебрегал интересами патрона, как будто фазенда Аталайа принадлежала ему лично, вместе с землей и ее плодами, не переставая в то же самое время с таким же усердием заниматься собственными плантациями — маленькой фазендой в несколько алкейре. В других руках это была бы просто маленькая фазенда. Но не в его. В его руках — руках капитана Натариу да Фонсеки — это была фазенда Боа-Вишта.

Сидя в кресле во главе длинного стола в столовой особняка фазенды Аталайа, полковник Боавентура окинул взглядом присутствовавших здесь многоуважаемых сеньоров — избранных гостей — и, повысив голос, обратился к Натариу, без всяких церемоний прервав красноречивого прокурора из Итабуны, который восхвалял поданные блюда, — вот осел-то!

— Ты человек что надо, кум Натариу! — заявил полковник.

Доктор Флавиу Родригеш де Соуза, знаменитый прокурор судейской коллегии, замер на полуслове, когда, ломая язык справедливости ради, называл сарапател [75] Блюдо из свиной крови и ливера. пищей богов. Все остальные тоже замолчали. Полковник снова повторил, чтобы не осталось никаких сомнений:

— Таких хороших людей, как ты, мало на этом свете.

Он хотел, чтобы все гости — сливки общества из Ильеуса и Итабуны, из Секейру и Агуа-Преты — узнали, какое уважение он оказывает тому, кто заслужил его двадцатилетней верностью и преданностью.

— Сколько лет, кум?

— Уже больше двадцати, полковник.

— Ты был еще мальчишкой, но я сразу понял, что заслуживаешь доверия. И за прошедшие годы ты доказал это.

Решительное утверждение, вроде как точка, но на самом деле полковник еще не закончил говорить:

— Мне сказали, что ты построил дом за пределами Аталайи и будешь жить там с кумой и детьми. Ты думаешь оставить меня?

— Пока вы живы и довольны моими услугами, я ваш человек. Но это правда — я собираюсь жить на полдороге между Аталайей и Боа-Виштой. В том месте, которое я вам однажды показал. Вы помните?

— Помню, кум. Очень хорошо помню, как я мог это забыть? Если я и заговорил об этом, то всего лишь чтобы сказать, что не знаю второго такого человека, как ты, кум. Я хочу, чтобы все знали, что ты всегда служил мне верой и правдой.

Полковник председательствовал на торжественном обеде по случаю юбилея своей почтенной супруги, доны Эрнештины. Он снова наполнил бокал густым красным вином из Португалии. Фазендейру заказал два бочонка из Ильеса, предполагая, что этот обед должен быть не просто обильным и вкусным — он должен стать пышным и праздничным, чтобы заодно отметить присутствие сына, только что приехавшего из Рио-де-Жанейро.

Он, полковник Боавентура Андраде, был не просто богатым, а миллионером, и все же в последнее время чувствовал себя подавленным, мало говорил, мало смеялся. Вокруг шушукались, что полковник тоскует по своему единственному сыну, доктору правоведения, который застрял в столице с момента окончания университета на пять лет — долгих и горьких. Он посещал различные курсы, а потом еще курсы, и еще, и еще, коллекционировал дипломы, углублял знания. Какие именно, полковнику не удавалось уразуметь: разве только речь шла о совершенствовании в умении тратить деньги.

Полковник поднял бокал в сторону Натариу, чтобы чокнуться с кумом, жагунсо и управляющим — со своей правой рукой, как написал он однажды судье из Итабуны в конце борьбы за владение дикими землями на берегах Змеиной реки. Он повторил: