Карло Гадда - Рассказы

В душе последователь Марса. Хотя при каждом погружении наставника в дрему его последователь не упускал случая скинуть меч и кольчугу и через заросли олеандров и миртов последовать по указующим стопам Марсовой супруги; поговаривали, что польщенная Богиня простерла над ним защиту и ласку и вверила своим служанкам.

А те своими мазями напомадили ему усы.

Но случилось так, что каленое железо щипцов для завивки усов так и не смогло придать лихой завиток этим пересохшим, кустящимся по желтому пергаменту над расселиной рта волоскам, похожим на сберегаемые лесной чащей вплоть до февраля сухие ветки, которые нога контрабандиста топчет ранним туманным утром.

Коньком генерала было произносить торжественные речи по любому поводу, перемежая бесстрастные, но патетичные, почерпнутые из дисциплинарного устава призывы к исполнению долга с влетевшими в уши при чтении газет фразами последней журналистской моды, которые он почитал редкими и ценными. Он беспорядочно нагромождал в них воспоминания о некоторых известных всем учителям начальных классов исторических событиях вместе с описаниями эпизодов не менее исторических, но ведомых только ему одному как сознательному их персонажу. Все это уснащалось бессмыслицами на манер мелкого буржуа, пребывающего в воскресном самодовольстве, с добавлением кое-каких завитков красноречия официального чествователя юбиляров. Речь подкреплялась мощными непредвиденными ляпсусами, таким фасоном ему удавалось вовлечь слушателей в спиралевидную путаницу анаколуфов и последующих нелепостей и в сплетение согласований ad sensum, по смыслу , так что, веруя в лучшее завтра, аудитория от слова к слову признавала себя побежденной, отказывалась от разумения главного и удовлетворялась постепенным усвоением частных красивостей. С его опытом манипулятора массами генерал дошел до того, что, рассылая однажды вечером вверенным ему частям один оперативный приказ, он не позаботился потребовать от саперной роты армейского корпуса поднять на воздух некий мост над одной глубокой канавой, по дну которой журчал некий ручеек.

Саперный капитан находился в отпуске: саперный лейтенант, получивший ранение в полдень, направлялся на носилках к эфиру и хлороформу: офицер-стажер, как удалось установить, оказался «безынициативным» лицеистом. Так что старый мост остался в целости.

Таким счастливым стечением обстоятельств споро воспользовался полковник Ванетти: собрал три атакующих батальона и перевез через мост три навьюченные на мулов шестидесятипятки и несколько ящиков ручных гранат. Во мраке ночи лаяли безумные громы-молнии, мрак выглядел вратами вечности.

Вернувшимся обратно Ванетти больше не видели. Четырнадцать взрывов в сорока метрах от красного, сыплющего, как из лейки, пламени. Так не потеряли ни одного орудия и твердо отстояли каждый камень.

Тем временем в брезжившем серостью рассвете среди слабых голосов и бледных лиц его вытаскивали из-под вороха записок, которые бесполезно описывать, и старались устроить поудобней, по-христиански, хоть немного: вот тогда и подоспел приказ о взрыве моста.

Но никто его не выполнил. Конечно!.. До него ли, когда в котлах и мешках подвалила «работенка»!

Одной из самых милых сердцу моего генерала была уверенность в том, что для солдат он «отец родной», что солдаты обожают его и всегда хотят видеть в своих рядах.

Когда явился рассвет и явился, заботами Господа, тот самый рацион (предыдущего вечера), я почувствовал, как солдаты и в этот раз не сдержали своей сыновней любви.

Пайковый рацион часа четыре проболтался на спине ковылявшего по камням мула. Доставка харчей сразу успокоила Ванетти и остальных. Предусмотрительные кашевары придержали рис «чуть недоваренным», поскольку ему еще предстояло постранствовать, в дороге он и должен был дойти и прибыть варевом упревшим, так что пальчики оближешь. И верно, пока возницы старались обеспечить мулам спокойную жизнь в зловещей полутени, которую могли рассеять неожиданные всполохи, крахмалистая эмульсия доходила до кондиции вместе с пластами сарданапаловой говядины. И вот тогда «обожание и любовь к своему генералу» и всем командирам, включая меня, включая Всевышнего, вырвались из глоток грубиянов, в то время как своими клыками семнадцатилетних эти двадцатитрехлетние вояки принялись рвать и терзать говяжье мясо.

Все орудия оказались в сохранности. Каким же было горе генерала, когда он узнал, что другие орудия и корпуса постигла иная участь. Что со всей очевидностью даже для вовсе чуждых военному делу людей означало, что командиры тех корпусов были скроены совсем по другой мерке.

Есть и такие, для которых весть о потерянном орудии, где и каким бы корпусом оно ни было потеряно, — смертельная капля в сердце! А если орудий сотня? Сотня капель травит слабое сердце.

Но мой генерал никогда не отчаивался:

— Расплодилось много тыловых крыс! — говорил он.

И тем довольствовался, поскольку был уверен, что произносит великую истину.

В журналах, я видел, он выступает фигурой положительной. Хотя мощный bajo, зад, на котором он обычно сидит, слишком уж виляет беспокойными пухлостями. Наклоняется, выставляет половинки в самый неподходящий момент, нарушая завершенную симметрию парада. Но и порицать нельзя, будет только хуже: ведь он либерал.

Вот над «грекой» две полосы [15] Количество полос над генеральскими вензелями (в виде греческого орнамента, именно поэтому называемыми «грека») обозначает звание, здесь две полосы — генерал-лейтенант. . На эти полосы над «грекой» и нужно обратить внимание, чтобы понять человека и понять, что он за генерал.

Из глубин трепещущего страстью сердца возносим мы любимому и милейшему нашему Суверену мольбу с пожеланием процветания. Пусть щедрый на благородные дела мир последует за неповторимыми деяниями героев и мучеников, а если тень, то пусть и она будет достойна предшествующего ей пламени. И пусть Марс, блистающий пугающим красным светом и сопутствующими весьма плотными испарениями и серными выбросами, исходящими от черной вершины Энцелада [16] Энцелад — гигант, погибший в бою и сожженный Афиной в Этне. , прекратит приносить нам зловещие знамения. И да установятся теперь спокойные намерения и совершатся деяния утешительные.

Эта мольба тем более исполнена страсти, поскольку мы ждем, что со временем генерал Бартолотти достигнет предельного возраста и обретет почтенный вид, так что даже для самого механизированного аппарата мобилизационной машины призыв его на службу станет немыслимым.

Со словами «Встань и иди» [17] «Встань и иди» — слова Христа, обращенные к расслабленному, исцеленному в Капернауме. Евангелие от Марка, 2:7. , которые мы с верой говорим каждому молодому человеку, связано выражение «До свидания и спасибо», которое мы с нетерпением обращаем вместе с пожеланием спокойной ночи этому чертяке, старому солдату.