Владимир Колковский - В движении вечном

Учил его не раз Валера, и старожилы другие учили:

— Первое дело у нас то, что начальник сказал. Думай поменьше! Много ли, мало ли проку — это дело покамест десятое, а ноги под мышки, и полный вперед исполнять… Слушай Наталью Сергеевну, бумажку на всякое дело имей. Бумаги, бумаги побольше! Пускай ты и видишь, положим, что с боку любого упека, ну нет вариантов без палочки сказочной… Пускай ты даже и видишь, что сама конструкция не позволяет так скоро наладить, а все равно! — все равно акт на доработку пиши…. По мелочи просто бумажку пусти, а есть толк, нет его — это еще когда прояснится… И время выиграешь, и начальство заприметит обязательно: ага, старается парень, значит наш человек… Ты пойми: цех, производство живое — край особый, и если хочешь здесь жить, то должен и законы принять.

А ему, начальству-то бумажонка эта ведь тоже как воздух, сверху на время хоть чем-то прикрыться… Мол, мероприятия — вот, налицо они! — значит и дело подвинется, надо чуток обождать… Потом видишь, что время подходит — еще бумажонку по кругу пускай, и так до упора тяни, до самой развязочки… Сдерут, сдерут, ясное дело по любому с тебя прогрессивку, раз ты нынче громоотводом здесь, но не полтинник-сотнягу, как сейчас, а пятнадцать всего, ну, пускай двадцать процентиков… А там, глядишь, еще и премию подкинут к праздничку за усердие твое, за покладистость, чтоб только почувствовал разницу… Носится, конечно, вдвойне по любому придется, но дело стоит того, сам! — сам увидишь потом, когда глянешь в расчетный.

Отвечает однажды:

— Да я и рад бы… И рад бы, положим, Валера, да только картинка одна… Ведь как в другой раз? — другой раз и вправду раскинешь мозгами: ну и черт те бери! Ведь и впрямь без толку мыльную пенку пузырями пускать, не прошибешь ты лбом стену, буду как все! Буду как все на работу ходить… И в ту же секунду картинка, картинка та самая встает, как в кино, наяву перед взглядом… Значит, комнатка… комнатка серая, душная, мрачная, два ведерка обычных на лавочке… одно порожняком, другое водой до краев полное… И я вот из одного в другое водицу эту сырую переливаю и лью, переливаю, и лью… Вот так вот дебилом дубовым, беспросыпу и переливаю, и лью… Читал я где-то когда-то, Валера, пытка самая изощренная была в древности, переливать заставляли вот так без конца… И что? — только денек-другой человечек и выдюжит, а после… Разве можно всю жизнь так, Валера?

Говорил тогда как-то странно он, с остановками частыми. Вроде и вдумчиво, но и с улыбкой рассеянной, в шутку, всерьез ли… не понять. Не понять совершенно.

Одно лишь сразу понятно стало Валере Ушкову.

Ненормальный человек этот новый технолог. Ненормальный.

Ведь не до залетов таких умственных человеку нормальному. У нормального человека и повседневной житейской конкретики невпроворот вечный, у нормального человека против залетов таких умственных уже где-то на генетическом уровне иммунитет железобетонный заложен. Где-то там внутри у него задвижка мгновенно срабатывает, как только мозги чересчур в небеса залетели: «Стой-ка, стой-ка, дружок, на попятный! На попятный, а ну-ка, а ну-ка, сходи…»

Что тут такому еще посоветуешь?

Конец тут и так виден Валерке Ушкову:

— Пойдешь ты, философ, кирпичи таскать скоро! — усмехнулся всерьез он. — Хочешь на спор?.. А там на морозце ядреном и мыслям в высях воздушных куда как сподручней… Там и дружков по натуре отыщешь.

Договорив, на часы мельком глянул. Руками всплеснул, за голову схватился:

— Эх, растрепался с тобой! Ты… ты куда счас?.. Я так бегом на четвертый.

Но на ходу оглянулся, напоследок с усмешкой бросил:

— А про кирпичи ты подумай!

Вьюнок Виктор Павлович — начальник цеха пятьдесят. Ростом он невысок, коренаст и сухощав очень. Лицо овалом вширь на короткую шею положено, а колпачок полотняный и низкий его еще больше приплющивает — когда Виктор Павлович в своем голубом служебном халате семенит торопливо по цеху, то издали кажется, что это листик широкий голубенький ветерком свежим прямиком на вас гонит. Бегунок по натуре он, он всегда семенит и несется куда-то, он все делает порывисто, быстро и, даже за столом своим сидя, сжавшись в упругий комочек, строчит на бумажном листке до невозможности быстро… И документы читает, как мельком, словно выхватывая взглядом мгновенно и цепко самое важное.

Своей характерной контрастностью Вьюнок Виктор Павлович наверняка переплюнул бы с гаком и того самого гоголевского чиновника, который так важен и строг с подчиненными, а с высшим начальством лишь лебезит да смеется. Когда, к примеру, новый старший технолог на робототехнической линии замечает начальника цеха пятьдесят рядом с директором завода Сомовым, то ему сейчас же и невольно вспоминается один известный еще с ребячества сказочный фильм. Вернее лишь эпизод его маленький:

— Трепещи! — грозно велит в эпизодике том всемогущий Кощей Бессмертный своему служителю, и тот начинает сейчас же послушно и старательно «трепетаться».

Грузный, огромного роста директор Сомов, разумеется, никогда не повелит ничего подобного, однако низенький тщедушный Виктор Павлович и так в его присутствии как-то дергано вьется, мелко дрожит, изгибаясь, а служебный хлопчатый халатик на его худеньком тельце тоже, словно трясется ознобно, как тряпье на колке у огородного пугала. И говорит Виктор Павлович с голиафом-директором нарочито приглушенно, сбивчиво, точь-в-точь как провинившийся школьник перед строгим учителем. А когда на большом заводском производственном совещании в актовом зале грозный директор зычно выкрикивает из президиума, вглядываясь в сидящую публику:

— Вьюнок! Где там Вьюнок у нас?

— Я! — стремглав вскакивает с места дрожащий голубенький «листик».

Зато среди подчиненных на ежедневных планерках-диспетчерских начальник цеха пятьдесят восседает за дубовым столом своим, как сам бог античный на троне. Не жди здесь пощады без нужной бумажки! Хоть и невысок ростом повелитель, на стуле дешевом фабричном сидящий, и колпачок низкий, матерчатый, как блин его еще больше приплющивает, а все равно он, словно сверху вниз на недотепу несчастного взирает, одним только взглядом своим лепетать, заикаться накручивает… Да только бессмысленны все оправдания, неотвратимо оно неизбежное:

— Ну-ка, запишите ему Наталья Сергеевна, в протокол на балансовую…

Впрочем, оно никак и нельзя здесь «помягше». Подсекут слабину удальцы бывалые мигом, исподтишка скаля зубы на дурочку, тут же тебе и на голову сядут; тогда, если что, подставляй уже сам наверху свою старую битую задницу… Всегда, всегда нужно быть в полной готовности доложить наверху в нужном случае: вот вам виновник конкретный, вот и приказ на него наказующий, вот пунктом особым и «прогресса» в приказе процентики… А это значит, что и меры конкретные, «действенные» приняты.