Владимир Колковский - В движении вечном

Ведь тогда, вначале, первооснова сюжета романа виделась именно в этом. Предполагалось показать из глубин глубоких причины того, что произошло на наших глазах, произошло столь катастрофически внезапно и скоро спустя семьдесят лет. Произошло словно фатум, словно по велению рока, когда, казалось, еще вчера так самозабвенно «стремились и строили» — и новый внезапный излом, очередной решительный поворот в истории великой страны.

Предполагалось показать с помощью художественного слова, изнутри, используя в качестве сердцевины сюжета образ и жизненный путь главного героя — человека самого крохотного по земным суетным меркам, но и не совсем обычного. Вот потому-то и пришлось выставлять напоказ «искренне», выставлять напоказ то, что выставлять напоказ, как раз, и не принято.

Потому-то и пришлось говорить о тех самых «детских забавах», что причины коренные глубинные внезапного краха виделись именно в изначальной, неискоренимой в принципе двойственности души нашей. Той самой двойственности, что из Миров предыдущих, и с которой в иные Миры. Той самой двойственности, что есть непременное и неотъемлемое свойство как души нашей, так и всего Бытия в целом.

Той! — той самой двойственности, когда вслед за порывами чудными с шашками наголо в бой, «до оснований разрушим, а затем»… А затем то, что и должно.

Взрослые люди! А ведь есть, есть среди вас еще «дети». Есть, есть — после стальной и застойной «борьбы».

Таковыми вкратце были первооснова и отправная точка романа, тогда еще романа безымянного. Но уже впоследствии по мере развития сюжета как-то совершенно непроизвольно и до изумления стройно, последовательно произошло восхождение на самую высокую гору. То есть, если поначалу предполагался некий пригорок, то сейчас мы взошли на вершину горы.

Соответственно и цели романа сейчас иные. Цели-то иные, но цели могут быть разными, а средства их достижения — и теми же, в принципе. И потому сейчас возникает необходимость снова поговорить о забавах, но на сей раз не детских, а «взрослых», поговорить о забавах солидных и взрослых людей.

Сказано было, необходимо еще раз сказать: физфак университетский на первом курсе есть высшая школа в преобладающей степени математическая. Математический анализ, высшая алгебра и аналитическая геометрия, дифференциальные уравнения — три предмета серьезных этих, цифирной и всевозможной прочей мутью под завязку напичканных, прямо с ходу вчерашнего школьника встречают, и каждый вдобавок с отдельным зачетом или экзаменом.

Однако вовсе не в этом, как оказалось впоследствии, таилась проблема главнейшая для студента-первокурсника Игната Горанского. Проблема сия наиглавнейшая таилась в том именно, что практические занятия по всем трем! — по всем трем математическим предметам в злополучной тринадцатой группе вела именно Галина Петровна Круглова, самая грозная представительница пресловутой свирепой троицы.

Ведь что есть преподаватель практических занятий в ВУЗ-е?

Это, считай, тот же школьный учитель, но лишь с важнейшей оговоркой, что без оглядки на «всеобщее среднее». Вот лектор вузовский — лектор да, он, как правило, и впрямь есть нечто принципиально иное. С лектором вузовским только раз в полугодие, а то и в год целый лишь на экзамене личный контакт, все же прочее время лектор как бы на расстоянии и на расстоянии никак несравнимом.

И в аудиториях точно также различие, словно в соответствии должном. Различие принципиальное, как по вместимости, так и внешнему виду. Лекционные аудитории, как правило, со ступенчатыми рядами, человек на двести с запасом рассчитаны, а вот для практических… Только название одно, что аудитория, а сути и внешнему облику, считай, тот же самый — тот самый родной и привычный школьный класс.

Однако Круглова Галина Петровна в отдельно взятой злополучной тринадцатой студенческой группе была гораздо больше, чем обычный школьный учитель в обычном школьном классе. Обычный учитель дает в лучшем случае три-четыре урока в неделю, Круглова же волею судьбы вела в тринадцатой группе все три высших математики. То есть, одна ее пара в день получалась как минимум, а что такое пара студенческая? — это, считай, тот же самый сдвоенный школьный урок. То есть, Круглова была в группе каждый учебный день, была часами непременно, а частенько и львиную долю учебного дня — каждый день учебный в календаре первокурсника злополучной тринадцатой группы образца 1976-года и Круглова были как нечто единое целое.

Иногда мы даже чисто интуитивно чувствуем, в чем заключается главное препятствие по жизни, которое вскоре предстоит преодолеть. Преодолеть неимоверно сложно, в данный момент и не видно как, но преодолеть необходимо. Необходимо не просто для дальнейшей стабильности, ровного хода, а в полном смысле и для выживания самого.

В отношении практических по математическим дисциплинам чувство такое у студента Игната Горанского возникло с первых же занятий. С первых занятий он ощутил вот это явственное давление неприязни со стороны Кругловой, давление гнетущее, обескураживающее с оттенком безысходности, возникшее по непонятным причинам.

И чем, чем было объяснить?

Ладно, пускай разгильдяй, сачок, оболтус, здесь не поспоришь, но ведь вокруг полно таких. А кое-кто ведь еще и похлеще.

Игнат был прекрасно наслышан о предыдущих избранниках самой грозной представительницы свирепой троицы, а то, что в избранниках нынешних оказался именно он, чувствовалось даже вне всякой конкретики. Иногда ведь и без всякой конкретики чувствуешь неприязнь такого рода с самого начала, неприязнь просто с появлением человека в твоей жизни, неприязнь почти органическую. Отсюда и давление это самое, давление гнетущее, явственное, давление каждый учебный день, поскольку, приходится еще раз сказать, Круглова присутствовала каждый учебный день часами, а иногда и львиную долю учебного дня.

Впрочем, чисто интуитивному этому чувству можно было найти, вроде, и вполне логическое объяснение. По математическому анализу вскоре предстоял экзамен, но экзамену предшествовал зачет, решение задач. И принимать этот зачет должна была именно Круглова. А коли не сдал, нету зачета, значит, нету и допуска к экзамену; не сдал три раза, получил три незачета под роспись подряд в деканатную ведомость — и приветик, студент уже бывший, собирай документы на выход.

Как сдать экзамен, теорию, это беспорядочное скопище знаков, чисел и формул? Как сдать целых сорок лекций, когда не в состоянии разобраться толком даже в одной? Сейчас это казалось невообразимым, но! — но чисто интуитивно куда более легким, чем предстоящее впереди. А впереди была сдача зачета, сдача зачета самой грозной представительнице свирепой троицы, причем сдача зачета в явном статусе очередного избранника.