Сэмюэль Беккет - Мерфи

— Здесь у него было большое родимое пятно.

Следователь и Кор. мед. сл. возликовали от такой находки.

— Вне всякого сомнения, — сказал доктор Килликрэнки, — обширная капиллярная ангиома на самом невероятном месте.

— Настоящее пятно, как от портвейна, — сказал следователь. — Фосфоресцирует, никакой ошибки.

Мисс Кунихан расплакалась.

— Я не знала ни про какое пятно, — кричала она, — я не верю, что у него когда-нибудь было такое жуткое пятно, я не верю, что это вообще мой Мерфи, это совсем на него не похоже, я не верю…

— Ну, ну, — сказал Нири. — Ну, ну. Ну, ну.

— Как в своем роде прекрасно, — сказал следователь, — родимое пятно, пятно смерти, я хочу сказать, в каком-то смысле закругляет жизнь, как ты думаешь, полный круг, ты- то знаешь, а, Энгус?

— Ну, ну, — сказал Нири. — Каждый человек не без изъяна.

— Что ж, — сказал следователь, — теперь, когда мы знаем, кто погиб, кто же это?

— Мистер Мерфи, — сказал Нири, — уроженец города Дублина.

— Милый, старый, незабвенный Дублин, — сказал следователь. — Наша единственная родственница по женской линии мирно скончалась в Кумбе, на полтора месяца раньше положенного срока, при Георге Втором. Имя. Ближайшие родственники.

— Никаких, — сказал Нири. — Голландский дядюшка.

— А вы, черт возьми, кто такие? — сказал следователь.

— Самые близкие его друзья, — сказала мисс Кунихан. — Ближайшие-дражайшие друзья.

— Сколько раз вам нужно повторять? — сказал Уайли.

— Откликался он на обращение Мерфи, — сказал следователь, — или только мистер Мерфи?

— Мистер Клинч, — сказал доктор Килликрэнки.

Они накрыли поднос и вынесли его к холодильникам. Нири увидел на столе Клонмашнуа, замок О’Мелэклинов, луг, гряды гор из выветрившихся и размытых пород, соломенную крышу на белом фоне, нечто красное, широкий светлый водоем, Коннот [97] Различные места в Ирландии. .

— А эта юная леди, — сказал следователь, — которая знала его в таких подробностях, в таких благоприятствующих подробностях…

— Мисс Селия Келли, — сказал Нири.

— Шептала ли мисс Келли Мерфи, — сказал следователь, — или мистер Мерфи?

— Будьте прокляты, разрази вас гром, — сказал Нири, — он не был крещен. Какого дьявола вам еще нужно?

— А эта миссис Мер-р-рфи, — сказал доктор Килликрэнки, — кто она такая? И голландский дядюшка?

— Нет никакой миссис Мерфи, — сказал Нири.

— Потуги, — сказал следователь, — на остроумие.

— Мисс Келли стала бы миссис Мерфи, — сказал Нири, — если бы мистеру Мерфи было суждено прожить немного подольше.

— Надо думать, — сказал следователь.

Купер и Уайли подхватили мисс Кунихан.

— Нет, — сказала Селия.

Доктор Килликрэнки с поклоном протянул письмо Селии, которая передала его Нири, который открыл его, прочел, перечитал, постоял в нерешительности, опять прочел и, наконец, сказал:

— С позволения мисс Келли…

— Что-нибудь еще будет? — сказала Селия. — Мне хотелось бы уйти.

— Это может касаться вас, — сказал доктор Килликрэнки, — так как, по-видимому, адресовано вам.

Нири стал читать вслух:

— «В рассмотрении того, как распорядиться моим телом, разумом и душою, я желаю, чтобы они были преданы сожжению, помещены в бумажный мешок и доставлены в театр „Эбби“, Нижняя Эбби-стрит, Дублин, и без задержки прямо в то место, которое великий добрый лорд Честерфильд именовал обителью нужды, где прошли их счастливейшие часы, с правой стороны от входа в партер, и я желаю также, чтобы по их размещении там, была дернута цепочка и спущена вода, если возможно, во время спектакля, и все это исполнено без церемоний и горестного вида».

Закончив чтение, Нири продолжал какое-то время пристально вглядываться в листок; наконец он вложил его в конверт и протянул Селии, которая схватила его, собираясь разорвать, но вспомнила, что она не совсем одна и что у нее есть свидетели, и удовольствовалась на время тем, что скомкала, зажав его в руке.

— Обитель нужды, — сказал следователь, подхватив с полу шляпу и зонтик.

— Их счастливейшие часы, — простонала мисс Кунихан. — Каким числом это датировано?

— Преданы сожжению, — сказал Уайли.

— Тело и все остальное, — сказал доктор Килликрэнки.

Бим и Тиклпенни удалились, они были уже далеко, за деревом, на солнышке.

— Оставь меня с помоями и нечистотами, — умолял Тиклпенни, — не отправляй назад в палаты.

— Дорогой, — сказал Бим, — это тебе решать, только тебе.

Следователь уехал; он расстегивал свой черный в полоску одной рукой и вел машину другой, скоро на нем уже будет свитер и свободные брюки.

Селия собиралась уходить.

— Одну минуточку, — сказал доктор Килликрэнки. — Как бы вы хотели все устроить?

— Устроить? — сказал Нири.

— Суть всего этого хранения в холодильнике, — сказал доктор Килликрэнки, — свободная оборачиваемость пациентов. Мне необходим каждый холодильник.

— Я буду на улице, — сказала Селия.

Нири и Уайли вслушивались, дожидаясь стука, с каким откроется и закроется наружная дверь. Он не доносился, и Нири перестал слушать. Потом он раздался, не громко и не тихо, и Уайли перестал слушать.

— Его последняя воля, разумеется, священна, — сказала мисс Кунихан. — Мы, разумеется, обязаны уважать ее.

— Вряд ли это последняя, я полагаю, — сказал Уайли, — принимая во внимание все обстоятельства.

— Вы тут сжигаете? — спросил Нири.

Доктор Килликрэнки признался, что имеется маленькая тайная печь отражательного типа, в которой самое крепкое тело, разум и душа, в течение менее часа, можете на это положиться, могут быть обращены, за ничтожную сумму в тридцать шиллингов, в прах, во вполне подъемном количестве.

Нири шлепнул на мраморный стол свою чековую книжку, выписал четыре чека и раздал их стоящим вокруг. Мисс Кунихан и Уайли он сказал: «До свиданья», Куперу сказал: «Подожди», а доктору Килликрэнки:

— Надеюсь, вы примете от меня чек.

— Вместе с вашей карточкой, — сказал доктор Килликрэнки. — Благодарю вас.

— Когда будет готово, — сказал Нири, — отдайте вот этому человеку и никому больше.

— Это все совсем не по правилам, — сказал доктор Килликрэнки.

— Вся жизнь совсем не по правилам, — сказал Нири.

Мисс Кунихан и Уайли удалились, над ними склонялись алые листья, они совещались. Нири не делал различий ни между их услугами, ни между их полом, но не оказался неблагодарным в равной степени. Она, повинуясь застарелому инстинкту, страстно вцепилась в его пятидесятишиллинговые лацканы и воскликнула:

— Не покидай меня, о, не бросай меня одну в таком невообразимом положении.

Она закрывала ему обзор, он схватил ее за руки, она уцепилась еще крепче и продолжала:

— О, давай вернемся в наш дорогой родной край рука в руке, край гаваней, болот, пустошей, долин, озер, рек, ручейков, родников, туманов, — а — папоротников, — а — долин, сегодня почтовым поездом.