Луис Карлос Монталван - Пока есть Вторник. Удивительная связь человека и собаки, способная творить чудеса

При удачном раскладе мигрень длилась час-два. Эти были получше. А те, что похуже, тянулись два дня. Обычно все это время я лежал в темноте с острейшей болью и старался не двигаться. Вторник, знавший, что стоит ему всего лишь лапу положить на кровать, и мой мозг накроют ударные волны, терпеливо ждал в другой части комнаты. Помню, однажды боль была настолько мощная, что я не смог больше терпеть. Дотащился до ванной и включил ошпаривающий душ. Я слышал собственный крик, будто с огромного расстояния, но стоял под обжигающей водой минут двадцать, пока не подкосились колени — тут я понял, что сейчас потеряю сознание. Доплелся до кровати и проспал несколько часов, а когда проснулся, боли не было. Я словно выздоравливал после тяжелейшего гриппа, но на этот раз по крайней мере я был исцелен. Однако это был такой шок для моего организма, что я больше никогда не пробовал лечиться подобным способом.

Вместо этого перестал ходить в тот супермаркет. На самом деле я перестал ходить во все магазины, в которых присутствие Вторника вызывало вопросы или возражения. Я пытался ограничить такие случаи, отгородить их от остальной своей жизни, потому что, хотя 20 % времени меня терзала психическая или физическая боль, это все равно было намного лучше, чем то, что было год назад. Я не позволял неудачным дням и неприятным ситуациям (какими бы мучительными они ни были) умалять то хорошее, что появилось в моей жизни со Вторником и благодаря ему. Впервые за долгие годы я почти всегда был спокоен и уверен в своем будущем. Я не просто выживал, а начал строить новую жизнь и плодотворно трудился. Работал внештатным журналистом, мои статьи начали привлекать внимание, особенно несколько материалов о том, что публичные заявления мэра Нью-Йорка Майкла Блумберга о поддержке ветеранов не подкрепляются действиями. Вскоре меня стали приглашать высказаться о проблемах ветеранов.

Раньше мои публичные выступления были похожи на гору жирной картошки фри: отказаться я не мог, но потом чувствовал тошноту и раскаяние. В марте 2008 года, например, за восемь месяцев до знакомства со Вторником, я поехал в Вашингтон, чтобы принять участие в «Уинтер Солджер», съезде, проводившемся организацией «Иракские ветераны против войны» («Iraq Veterans Against War», IVAW). Среди присутствовавших ветеранов я оказался старшим по званию (капитаном), поэтому и согласился произнести речь перед нескольким тысячами людей — я не мог отказаться, я счел это своим долгом. Что именно я тогда говорил, представляю весьма смутно. Я сомневался, что лекарство поможет справиться с беспокойством, поэтому накачался ромом под завязку. Вот как я разбирался с проблемами тогда, если вообще решался на что-либо. После такого напряжения я почти неделю провалялся в постели.

Со Вторником публичные выступления стали другими. Он дал мне уверенность, но, что еще важнее, он дал мне тему для речи. Разве кому-то могут не понравиться истории о великолепном и отменно выдрессированном золотом ретривере? В основном я выступал в дискуссиях и на местных мероприятиях, но относился к ним серьезно, потому что среди слушателей мог быть один человек, опекун, родитель того, кто страдает от травматического повреждения мозга или ПТСР, того, чью жизнь я мог изменить. Конечно, я был чрезмерно самоуверен. Но я готовился к обсуждаемым темам. Я говорил с жаром. И еще: благодаря Вторнику чаще всего я был трезв как стеклышко. Я все равно обычно забываю, что говорил и даже предмет обсуждения, но помню девушку, которая однажды вела дискуссию. Она была красива, умна и социально ответственна, как раз такие мне нравятся.

И вот я пригласил ее на свидание. Я не был с женщиной один на один с того момента, как моя предыдущая девушка извинилась и бросила меня, оставив на память мой портрет, который сама нарисовала: половины лица нет, вместо нее колючая проволока, пистолеты и гранаты. Больше года я ни с кем никуда не ходил, даже кофе попить. Вот насколько иной стала моя жизнь с появлением Вторника. Он изменил во мне все, даже самое сердце.

Девушка согласилась встретиться со мной у моего дома в Сансет-Парке: я бы просто не выдержал целый вечер в чужом районе. Я запланировал ужин в знакомом ливанском ресторане в Бей-Ридже, до него нужно было немного проехать на автобусе. Непростая задачка, по крайней мере в моем состоянии, но вечер был особенный. Я чувствовал, что это поворотный пункт, дверь назад, в нормальную жизнь, и я собирался идти до конца.

Свидание началось идеально. Девушка была восхитительна, Вторник ей понравился, а я целый день собирался с духом для разговора и в нужный момент снова стал собой, общительным, как раньше. С ней было легко, да еще и Вторник помогал. Мне не приходилось развлекать девушку, потому что пес взял эту роль на себя. Благодаря ему у нас была тема для разговора, было чем заполнить неловкое молчание, а еще ретривер помогал мне расслабиться и наслаждаться моментом. Когда на Пятой авеню остановился автобус, мы смеялись и мило общались к обоюдному удовольствию.

Я пропустил даму вперед, как хрестоматийный джентльмен, каким меня воспитала мама, а потом поднялся вместе со Вторником на подножку.

— С собаками нельзя, — пролаяла водительница.

— А, это моя собака-помощник, — сказал я с улыбкой, ожидая, что она меня пропустит.

— Я говорю: никаких собак, сэр.

— Но это моя собака-помощник.

Она окинула Вторника взглядом, сжав губы.

— Это не собака-помощник.

— Что?

— Я говорю: это не собака-помощник, сэр.

— Нет, Вторник — моя собака-помощник. Видите, у него жилет. Видите, у меня трость.

— У собак-помощников не бывает таких жилетов. У них шлейка с ручкой, за которую можно держаться.

— Это поводырь, — возразил я, стараясь держать себя в руках. — А у меня собака-помощник для инвалидов.

— Сэр, я узнаю собаку-помощника, когда увижу, и этот пес к таким не относится.

Я вытащил мобильник.

— Тогда я звоню копам, — зло сказал я, — потому что я не сойду с этого автобуса.

Я весь взмок. Нехило. В Нью-Йорке стояла зима, градусов тридцать за окном, но у меня по загривку стекал пот. Я пытался произвести впечатление на красивую умную девушку, единственную, с которой я заговорил за последний год, но даже в автобус сесть не мог. Мало того что пришлось взять с собой Вторника. Я люблю его, но когда мужчине приходится брать с собой золотого ретривера просто для того, чтобы не съехать с катушек, этот мужчина вряд ли кажется подходящим кандидатом на роль кавалера.

Я посмотрел водительнице прямо в глаза. Я держал в руке телефон. Больше выходов не было. На свою даму я взглянуть не мог. Не мог даже голову повернуть в ту сторону, потому что знал: все пассажиры автобуса пялятся на меня, и моя одурманенная ПТСР голова начинала кружиться.