Николай Байтов - Думай, что говоришь

— Уж не ты ли, Боб, из этих поклонников, а? — пробурчал я.

Он как будто очнулся.

— Я? — нет. Я другой гость, — сказал он, допивая остатки джина. — Я гость странный.

— Это верно, что-то такое есть. Только я не пойму. В чём же твоя странность?

— Я — любитель поэзии, — сообщил он, пригнувшись вдруг ко мне над столом.

— Вот тебе раз! Ну ты даёшь! А при чём тут поэзия?

— Разве ты не находишь это странным?

— Чего?

— Что сейчас есть любители поэзии на свете.

— Ты имеешь в виду — стихов? — уточнил я.

— Именно.

Я не сразу отозвался на это его заявление. Пустил несколько клубов дыма из трубки, делая вид, что размышляю. На самом деле я ничего не думал: я чувствовал только незнакомый страх… или какую-то неловкость, про которую боялся понять, что она означает… Нет, всё это мне не нравилось. Я тряхнул головой, чтобы вернуть себя к обычному спокойному равнодушию.

— Ну, допустим, — сказал я. — Так что из этого?

— Как это — что? — изумился он. — Разве ты сам, Фрэд, не сочиняешь стихов, а? Сочиняешь? Или я не прав?

— Ах, вот ты о чём. Ну, понял… Что ж, я скажу тебе, Боб: да, я их сочиняю, хотя я в толк не возьму, откуда тебе это известно… Ну, не важно. Что дальше?

— Так, может быть, ты прочтёшь мне что-нибудь, а, Фрэд?

— И не подумаю. Стихи — это моё личное дело. И ещё никто из гостей…

— А тебя просили?

— Никто, никогда.

— А я прошу.

— Зря тратишь время.

— А ты часто их сочиняешь?

— Очень редко.

— Записываешь?

— Нет. Мне незачем это делать.

— Так помнишь?

— Слушай, чего ты добиваешься, Боб? Мне не нравится, в какую сторону ты загнул наш разговор. Брось это!

— Стой, не горячись. Ты пойми — если я завёл об этом речь, значит, это для меня важно, так?

— Да мне плевать, что тебе важно!

— А может быть, тебе будет не так плевать, если я тебе кое-что покажу?

— Что ты мне покажешь? Пять центов?

Он хмыкнул и поднялся из-за стола. Пошёл к своему рюкзаку, достал из него какую-то книжку и вернулся. Протянул мне.

— Что это?

— Полюбопытствуй.

Я перелистал. — Стихи. Сборник разных поэтов, по одному стихотворению. Полукустарное издание — университетское, похоже. А, вот: Стэнфорд, 1986 год…

— Открой семьдесят первую страницу, — сказал он.

— Ну… Открыл… Что здесь? — Том Принс. — Это тот самый?

— Да. Прочти стихотворение, Фрэд, оно маленькое.

Я начал читать, и голова у меня закружилась. Усилием воли, конечно, я собрался — и тут увидел, что он зорко наблюдает за мной.

— Узнал? твоё?

— Что происходит, Боб?

— Нет, ты скажи: узнал?

— Да.

— Точно? Ты давно его сочинил?

— Не помню… Пару лет назад…

— Ты сказал, что не записываешь и никому не читаешь. И ты уверен, что это стихотворение никто не мог видеть или слышать?

— Н-н… не знаю теперь… Но при чём тут… Это ж двадцатилетней давности публикация! Этого вообще не может быть, если, конечно, верить… Ага! — Я постучал пальцем по обложке и прищурился. — Если, конечно, верить … Вот что. — Я не знаю, какую игру ты затеял, Боб. Понятно, я много пью, и от этого у меня в мозгах кое-что путается, я забываю… Могло быть, что я прочёл, навеселе, какой-нибудь даме, которой вдруг захотел раскрыть душу, как говорится. Но это какой-то исключительный случай, потому что я не представляю себе…

Нет, всё равно я не понимаю: тебе-то что ? — чего ты меня взялся разыгрывать с этим сборником? — …Нет, Боб, я — свободный человек и не весь куплен. Я имею право на свой кусок жизни, недоступный никому… Закрытый от всех этих, которые сюда ездят… Нет, пусть не воображают, что раз они приехали, то, значит, могут всюду совать свой нос. И ты тоже учти это. Вот так.

Он вздохнул. Закурил новую сигарету и молчал минуту, словно бы решаясь на что-то. Потом забрал у меня книжку и рассеянно перелистал её взад-вперёд.

— Я сейчас тебе объясню… — сказал он. — Только ты постарайся меня понять, не нервничай… Я из полиции, Фрэд. Я расследую убийство Тома Принса. И у меня не было другого выхода…

— А, вон что. Легавый. Я мог бы и раньше догадаться по твоим вопросам. Ну, что теперь? Ты думаешь, я грохнул этого Принса, которого в глаза ни разу не видел?

— Принса застрелил кто-то в его коттедже. При этом пропали его рукописи, о которых знала только жена. Принс, как и ты, всю жизнь сочинял стихи и никому их не показывал. Хотя он записывал их, в отличие от тебя… Зачем они понадобились убийце — этого никто не может понять. Единственное, что приходит в голову, — что в стихах, возможно, были какие-то указания на личность убийцы… Я перерыл все библиотеки, Фрэд. Вот эта книжка — всё, что мне удалось найти. Похоже, здесь единственное стихотворение, напечатанное им за всю жизнь, да и то в ранней молодости, когда учился…

— Ты спятил, Боб! — перебил я. — Это моё стихотворение. Ты — крезанутый! Если ты воображаешь, что ты из полиции, так возьми на экспертизу все мои ружья, сними отпечатки пальцев, обыщи дом… я не знаю, что ещё — только делай что-нибудь нормальное, а не маши у меня под носом фальшивой книжонкой, которую ты сам изготовил… я не представляю, с какой целью. Если тебе хочется доказать, что я украл стихи этого Тома, то делаешь ты это… как-то кверх ногами. Кто у кого украл? Ты соображаешь?

— Я всё соображаю. Успокойся. Я сказал: у меня нет другого выхода. Сейчас скажу… Я в общем-то с самого начала знал, что придётся… Не страшно: всё равно ты забудешь. А если сейчас всё выключится — ну что ж, значит, мне не повезло.

— Чего ты бормочешь? Ты совсем, что ли, съехал с рельс? Что ещё там выключится?

— Фильм, Фрэд. Мы с тобой находимся в компьютерном фильме, интерактивном.

— Чего-чего ? — Тут уж я не мог не рассмеяться, глядя на этого бедолагу, — так он побледнел и трясся. Даже всё зло у меня прошло. «Нет, он точно чокнулся», — решил я. — Чего-чего? Скажи-ка ещё раз, Боб, где мы, по-твоему, находимся? В интер-где? — Я чего-то не понял.

Всё-таки он собрался с духом и твёрдо посмотрел мне в глаза.

— Эта реальность, — сказал он, — вот эта, вокруг нас с тобой, — не настоящая. Она создана компьютером, мощной электронной системой, которая всё это моделирует: лес, дом, снег, охоту…

— Ха! ты так думаешь?

— Не думаю, а знаю. Я знаю, что сейчас сижу в специальном кресле игровой камеры и на голове у меня надет шлем с проводами, через которые подводится ко мне всё то, что я вижу, слышу, осязаю — и так далее.

— Так-так… Ну и ну! Занятную ты мне поведал историю. В этом что-то есть, честное слово… а, Боб? Давай-ка ещё по стаканчику… Ты не напрягайся… Ты вот что мне скажи: а я, стало быть, тоже где-то сижу в таком шлеме?

— Нет. Ты здесь, в этом мире. Ты — герой фильма. И твою роль исполняет Том Принс.

— Ага. Ещё интересней… Только что-то у тебя здесь не гладко. Ты сказал, что он умер. А я, однако, живой. Как это может быть?