Евгений Перепечаев - Кубок Афродиты

Зазвучал PSY-евский «Gangnam Style», толпа восторженно загудела, девушки пританцевали к столику, схватили его за руки и потащили с собой.

- Оооо, sexy lady!

Отвертеться было никак невозможно, и он впрягся в общие скачки, глядя на экран, где шел клип. Левая нога – правая – руки вперед – поводья – скачем – руки на бедра – вертим бедрами – правая рука вверх – вертим лассо . Оказалось, что танец – как езда на велосипеде, забыть нельзя: ноги и руки, подчиняясь ритму, двигались сами, матрицу движений задавал клип, и он вместе со всеми выдыхал:

- Oppa Gangnam Style!

К концу песни он уже вполне вписывался и даже получал от этого удовольствие: Лена и Наташа слева и справа от него двигались совершенно естественно, без напряжения, заряжая его своей энергией, передавая волны чистой радости от ритмичного движения. Даже в Корее можно быть ковбоем с такими лошадками.

- O-oo-o…

- Baby baby…

- Eh - sexy lady!

- Oppa Gangnam Style!

В клубе они провели часа два, и он честно доскакал до канадской границы, но в отель решил взять такси. В потертом лимузине они упаковались на заднее сиденье.

- В «Aeneas».

- Музыку!

Водитель включил радио, и голос Alex Hepburn запел Under; это было ему ближе, но и девушки заголосили:

- Don't say those words!

- Don't say it's over! [14] Не говори этих слов! Не говори, что все кончено! (Alex Hepburn).

Песня была невыразимо грустной, неоновая надпись «It's over» уже виднелась впереди, день заканчивался; ему почему-то вспомнилась Эдит Пиаф, они приехали.

В холле отеля у него возникла мысль зайти в бар, выпить «на посошок», но он отогнал ее. Все, что имеет начало, должно иметь конец, и никуда от этого не денешься . Прощание получилось сумбурным: они говорили дежурные фразы о приятном вечере, о том, что неплохо бы еще как-нибудь…, желали друг другу спокойной ночи, не знали, как закончить, - в конце концов он получил два чмока в щеку, девушки двинулись к себе, оборачиваясь, улыбаясь и прощально помахивая руками. It's over .

В номере он сразу пошел в душ и долго стоял под горячей водой, в голове вертелась какая-то французская песня, которая начиналась с «Non!», но дальше не вспоминалась. Выйдя из душа, он стал перед зеркалом – загар уже позолотил, подтянул кожу, живота нет, Wrangler за тридцать лет не изменил размер; не Дорифор Поликлета, но все могло быть и хуже, гораздо хуже . Он набросил белый махровый халат, вышел, достал ментоловую сигарету и пошел к выходу в лоджию, но услышал стук. Посмотрев на часы, он начал думать о бестолковой пятизвездочной прислуге и резко открыл дверь.

У порога стояла Лена, одежда была другая, вокруг бедер обвивался причудливый золотистый пояс, в волосах появилась жемчужная заколка, сквозняк донес до него новую порцию парфюма; левая ее рука сжимала пачку «парламента» как сжимают гранату с выдернутой чекой, правая была еще поднята со сжатыми для стука пальцами; по лицу переливалась виновато-лукавая улыбка.

- Я не могу найти свою зажигалку, у Вас нет огня?

***

***

Он проснулся, жарко , сбросил одеяло. Кондиционер тихо жужжал, кожа была сухой и прохладной, мышцы тихо ныли, пытаясь что-то вспомнить. … пожар, тебе приснился пожар… какая-то война… кони. Кони? … с кем-то ты боролся. Ну никогда не удается вспомнить самое главное. Заснуть бы еще.

Двигаться не хотелось, он лениво потянулся и стал перебирать диски в джукбоксе памяти, что там вчера пели , Omega была? послышался щелчок и зазвучал голос Ланы:

- I'm feeling alive… I've got that summertime, summertime sadness… I think I'll miss you forever…

Какая удивительная девушка . Мыслям тоже не хотелось двигаться, но движок уже запустился, заурчал, потихоньку набирая обороты.

Кипр… Греция… Троя. И кто же кого завоевал у этого Гомера: ахейцы Трою или… За что они там рубились десять лет своими бронзовыми мечами, что с этого поимели. Ахилл, Патрокл, Гектор – все погибли, а Прекрасная Елена возвращается домой с Менелаем, как будто не изменяла ему совсем, как будто не из-за нее все это случилось... хоть бы по заднице ее кто отшлепал, что ли. Так нет: Троя горит, а ее старейшины с восхищением смотрят на Елену, не смея осуждать, - слюни распустили, старые придурки - еще бы орден дали на дорогу - Святой Марии Магдалины, «за многолетнюю службу на б... стезе… примите и носите с гордостью… так, надо на левую грудь… где у нас левая… ох, обе хороши… жаль, орденов больше нет». Вот тебе и механизм. Без Афродиты тут никак не обошлось. А Дарвин про это ничего не писал, - ботаник, что с него взять. Или как раз про это он и писал. Как все запутано. Се ля ви, чтоб их черт побрал, этих французов. Ладно, пора тебе… на Итаку.

***

Вдвоем с Джимом Моррисоном они бродили по дьюти фри ларнакского аэропорта, Джим напевал Come on baby, light my fire [15] Давай, крошка, зажги во мне огонь (The Doors). , он же бесцельно рассматривал разноцветные футболки, с нетерпением ожидая объявления о вылете.

В самолете, после набора высоты, он достал плейер, нашел старый французский сборник, услышал Non, je ne regrette rien [16] Нет, я не жалею ни о чем (Edith Piaf). и закрыл глаза.

***

Домой он приехал поздно, звонить не стал, открыл дверь; жена не спала:

- Привет, как отдохнул, - она подставила щеку, но он обнял ее, прижался к ней, родной запах наполнил его; их тела сложились, как половинки магнитного брелка.

- Я привез тебе духи.

- Опять?

- Да. Я хочу, чтобы было опять.

- А я наварила тебе борща.

- Я не хочу есть. Пошли спать.

Потом он долго лежал с открытыми глазами. «Все хорошо, - повторял он, - все хорошо».

Утром он проснулся рано, но вспомнил, что сегодня воскресенье. Спать расхотелось, и он тихо вышел на кухню. На пороге клетки сидел попугай, он подставил ему тыльную сторону ладони.

- Привет, Дод! Как ты тут без меня поживал.

Птиц прыгнул на руку и выдал визитку:

- Жемапель [17] Меня зовут (фр.). Дод, бонжур!

- Ты мой французский воробышек.

- Любимый-драгоценный!

- Самый любимый, самый драгоценный.

Он подставил руку к лицу, получил клювом по носу, пересадил попугая на плечо и включил кофеварку.

В гостиной он взял пульты тюнера и телевизора, убавил громкость и улегся с кофе на диван. Дод упорхнул и уселся перед портретом дочки:

- Ты моя маленькая птичка, - говорил он голосом жены, - я тебя люблю-люблю.

На «М6 Music» Brice Conrad в клипе уплывал в море за русалкой, а ему было уютно дома, хорошо, никуда не хотелось, хотя и было немного грустно. Вспомнился Давид. Нужно позвонить ему, пусть подыщет мне новую унцию. Он поставил чашку на столик, достал с полки каталог. Дод уселся ему на плечо и стал чистить ухо.

Монета нашлась почти сразу: двадцать долларов, золотая унция конца девятнадцатого века, Double Eagle с распахнутыми крыльями.

- Что скажешь, Додик?

- Орлишка!