Геннадий Баннов - За огнями маяков

— Ще его бояться?

— Он же сажает на задницу.

— Да ще мне Сибирцев?! — вспылил парень голосом Юрки Ерыгина. — Уделаю я его, в рот меня… Он — железнодорожник, мы их скоро убивать будем… Они же напали… Не на тех напали!

Ерыгина исключили из техникума физкультуры за хулиганство: как-то вечером на танцах ему не понравился один парень. Он ударил его так, что того положили в больницу. Выделялся он копной серых волос, редкими зубами и татуировкой. Поговаривали, будто промышлял он грабежом на дорогах. Пришел в секцию бокса, к Генриху Михневичу, тот взял его. Обрадовался, что плюха у того готовая, что сила есть. И, кажется, не робкого десятка: смелость ли, наглость ли в его глазах прочитывалась, и, казалось, этот не спасует перед противником. Преподанные уроки бокса он усвоил скоро и бил сильно, особенно крюком слева, и радовал тренера первыми своими победами: «зарубил» одного ветерана, победил другого. И молва заходила о нем: растет на глазах…

Олег молча взвесился, внимательно посмотрел на этого хулигана. Оделся и ушел. Угрозы Ерыгина застряли в нем и то и дело напоминали о себе. Разрешить проблему можно было только одним способом — боем.

Спорт делает человека здоровым и сильным, помогая ему в жизни. Кто из учившихся в школе не усвоил этой истины? В глухой Сибири, однако, у сверстников Олега о спорте сложилось понятие, как о чем-то далеком и нереальном. Коньки, лыжи, санки куда ни шло. «Полезное дело», — одобряли старики эту ребячью увлеченность. Еще плаванье, лапта, прятки — ну, это игра, отвлечение от уроков, от книг. И общение с товарищами, и радость ребячьей жизни. В забавах и играх не было ничего целенаправленного, были они только развлечением. Но бокс… Его даже не относили к спорту, о нем знали немногие и совсем мало. Был он легендой, неким таинством, делавшим человека умелым и сильным. Олег занялся этим «таинством» и увлекся, как увлекаются искусством: не жалел себя и времени. И захватили его выступления, соревнования. Работал над повышением мастерства, усваивал приемы товарищей, высматривал секреты, демонстрировал на ринге свое наработанное. Это был труд, схожий с репетициями актера. Тренеры менялись, приходили и уходили. Боксеры тогда занимались без них: учились по книгам Непомнящего, Градополова, Денисова. Учились и друг у друга.

И вот услышал он брань своего вероятного противника, Ерыгина этого, крайне удивился его нетоварищеской злости. И хвальбе преждевременной.

В первом бою они не встретились. Ерыгину достался обстрелянный, но мало тренированный Халиков. В злой схватке он «зарубил» Халикова, выиграл бой с явным преимуществом. Сибирцеву достался молодой боец из авиационного института; не прибегая к сильным ударам, он переиграл парня по очкам.

И вот в сиреневых сумерках сидел Олег со своим другом и однокашником Гошей Цаплиным на садовой скамейке. Дожидался выхода на ринг. С открытой эстрады, где шли бои, доносились гул и крики болельщиков. По вечернему парку разносило голос радиоинформатора: «Следующая пара… Приготовиться следующей паре…» Скамья и дорожка освещены светом эстрады. Олег, шелестя фольгой, разворачивал подаренную ему Гошей плитку шоколада. На дорожке показались парни во главе с Ерыгиным.

— О, шоколад! — Ерыгин протянул руку, вместе с серебристой оберткой захватил часть оголенной плитки. — Надеюсь, мне-то уступишь половину?

— Надейся. Раз уж ты захватил… — Олег пошевелил рукой, плитка щелкнула, разломилась пополам, часть ее осталась в руке Ерыгина.

— Вот спасибо! — Ерыгин оскалился, сопровождающая его компания заржала на весь сад и, вместе со своим предводителем, проследовала по дорожке дальше.

— Поделились, значит, — Олег держал остаток шоколадки на ладони. Он разделил его пополам с Гошей Цаплиным. Встал, потянулся и, выдохнув из себя воздух, спортивным шагом пошел по дорожке. Завернул к озеру, сверкающему поверхностью, как зеркалом, отражающему в глубине своем небо с загоревшимися звездами. Вприпрыжку спустился к воде, так же легко подскакивая, поднялся на дорожку. Прыгал вверх и в стороны, упражнялся в спринтерском беге. В глубине парка, вдали от посторонних глаз, делал специальные упражнения, проводил бой «с тенью». Разгоряченный, с бусинками пота на лице, по ступенькам взбежал в раздевалку, где уже его поджидал верный товарищ и секундант Володя Карякин. Надевал туфли, бинтовал руки, бил по лапам — делал все, что полагалось перед боем.

Вызвали на ринг. Там был яркий свет, там ожидал судья в белом, Генрих Михневич. Его воспитанник Ерыгин с махровым полотенцем на плечах вышел на ринг с другой стороны. Накачанные плечи и грудь разрисованы татуировкой: обвитое змеей женское тело…

Прозвучал гонг. Ерыгин шел на Олега, опустив голову, зло глядел из-под бровей и перчатками защищался от встречных ударов. Настырно шел вперед, хотел принудить Сибирцева к отступлению. Олег не пятился. Кружились друг около друга, забегали влево-вправо. Олег бил только легкими джебами. Казалось, инициатива была, скорей, на стороне Ерыгина. Друзья его, сидящие на стульях по двое и стоящие в проходах и у самого выхода, одобрительно кричали.

Иллюзия — это было едва ли не все, чего добился Ерыгин в первую минуту. Но разведка окончилась. Олег принял низкую стойку и предстал перед противником лицом к лицу. Едва заметными движениями корпуса, как бы началом уклонов и нырков, обеспечивал к нему близость. Финтовал руками, плечами, глазами, бил под грудь и в область печени. Ерыгин будто бравировал: пренебрегал защитой туловища. Олег усилил удары. Удар у него был и раньше, когда вкладывал силу, но основательно усилился после производственной практики в Канаше, когда привелось стать на ручную клепку стальных вагонных люков. Работал не пневматическим, а тяжелым английским молотком. Ерыгин то и дело упрятывался в глухую защиту: спрячется и опять вперед со своими плюхами. Щелчковыми ударами Олег гнал его к канатам, перегораживал пути отхода. У канатов бил в корпус, в голову. Сдваивал удары, акцентрировал то на голове, то на туловище. Ерыгин рубился, не уступал. Олег делал шаг назад и снова бил. От правого крюка Ерыгин, наконец, «поплыл», что называется. Сибирцев отошел, дал возможность судье открыть счет… Нет, судья Михневич «не понял» маневра. Простояв в забытьи какое-то время, Ерыгин пошел вперед. Олег снова с ним встретился на середине ринга. Прилаживаясь к его ударам, к его грубой рубке, стал переигрывать. То и дело наносил удары, теснил к канатам, бил спаренными — в корпус, в голову. И Ерыгин снова «поплыл». Опять Олег отпустил его: сделал два шага назад, оглянулся на судью.

Судья Михневич помедлил. Нет, опять не пожелал открывать счета. Гонг, наконец, прервал схватку, противники разошлись. После нового гонга Ерыгин, напичканный советами секундантов, пошел напролом: ломил, рубился, обменивался ударами. Олег даже схватил одну плюху. Ничего. Но, нет, рубка ему не нужна. Беспечным видом своим вызывал противника на удары и уходил от них, «цорхая» — перемещаясь то влево, то вправо. Ловил на промахах, бил в открывающуюся челюсть. Отвлекая ударами в корпус, неожиданно пробил в челюсть — Ерыгин споткнулся, остановился. Олег посмотрел на судью.