Геннадий Баннов - За огнями маяков

Раунд между тем закончился, хронометрист посчитал нужным дать гонг. Олегу, как полагается, объявили победу. Поднырнул он под канаты, подошел к своему товарищу.

— Вот! А ты боялся, Гоша…

Публика окружила Олега, спрашивала, откуда прибыл, когда, еще что-то спрашивала. Девушки-попутчицы, извещенные и приглашенные Гошей, тоже пришли поболеть. Когда Олег положил противника, они кричали и визжали от радости. Первая с поздравлениями подскочила Эмма, обняла, поцеловала — на весь зал звенел ее голос. Потом подошли Люда, Нина, жали руку.

Подошел и Полугар из управления трудовых резервов.

— Ну, вот, Олег, вы здесь показали себя замечательным боксером. Теперь работайте, тренируйтесь и ждите вызова, как мы с вами договорились. Виктору Владимировичу я доложу, как прошел бой. Ну, и что в вас мы не ошиблись… Да сюда пришел и его заместитель Шуранов, — он тоже доложит. А вот он и сам идет…

— Как приехали, сразу же, сходу включились в нашу спортивную и общественную жизнь — как тут не радоваться! Поздравляю, поздравляю — и с признанием вас, как специалиста! — Шуранов улыбался, жал руку.

Расходились, сопровождаемые публикой. С девушками гуляли в парке. Обошли озеро, вспомнили дорогу, смеялись, только смех был не очень радостный: предстояло расставание и, возможно, надолго. Бродили по аллеям, ели сахалинское мороженое, в кафе выпили бутылку шампанского, пообедали. Эмма держалась Олега, о чем-то его спрашивала. Дала ему свой новый адрес. Они были распределены по станциям, утром двое, Нина и Эмма, отбывали к месту работы. Людмилу оставили в Южно-Сахалинске.

После Долинска поезд покатил по равнине вдоль берега беспокойного Охотского моря. Когда шли близко у моря, видели, как волна плескала в серые камни и, белопенная, катилась по берегу вслед за поездом. Поезд удалялся от берега, пропускал меж собой и морем огромные валуны и скалы и вывешенные для просушки рыбацкие сети. И опять, сверкая на солнце и слепя глаза, море сопровождало долгим, тоскливым однообразием.

На станциях сходили и садились новые люди — взрослые, дети, недавно прибывшие из глубин России и, как видно, уже приспособившиеся к житью в холодных зимой, в отапливаемых чугунными буржуйками японских домиках. Отапливаются они, как повелось у японцев, добываемым здесь же, на острове, каменным углем. Зимой поезда не ходили, шахты стояли, лес не добывался. Уголь, продукты питания и необходимые товары заготовляли с осени. Японцы, видно, не на века обосновывались: ожидали, что, возможно, придется им уходить с русской земли. Пока владели Южным Сахалином и Курилами, вывозили в Японию уголь, лес, рыбу. Здесь их работники зимовали. После обильных снегопадов и шквальных ветров по траншеям в снегу ходили к соседям в гости. Ели тушеный рис, мясо, рыбу, другие морские продукты. Пили саке. Ожидали, когда снег сойдет и освободит их жилища.

Так жили и в Южно-Сахалинске — красивейшем городе. Зимой он тоже погружался в спячку: работали только телеграф, почта, гостиницы, где останавливались горнолыжники, магазины, рестораны, школы с просторными спортивными залами… Достопримечательность — парк с озером. Лодки на нем по восточному образцу с деревянными силуэтами волшебных птиц на носу. В парке есть танцевальная площадка, кафе на берегу озера и ресторан над бурлящим потоком. Аллеи приводят гуляющих к естественному лесу, примыкающему к горам. С гор открывается вид на мерцающий в солнечных лучах город.

К конечной станции Победино подъехали часам к пяти вечера. Вышли, огляделись. Солнце спряталось за тучи, начинал моросить дальневосточный бусенчик. Все было мрачно, не видно никакого просвета. С гор дул сырой ветер, чреватый мелким дождем, то и дело наносимым порывами ветра. Говорят, за день здесь изменяется погода по несколько раз: с утра солнце светит, а к обеду соберется дождь. Избы поселка рассыпаны по пересеченной местности, и он едва воспринимается населенным пунктом. На этой конечной станции и вблизи железнодорожной ветки нет вокзала, укрыться негде. В августе сорок пятого, при взятии у японцев этого пограничного поселка, геройски погиб молодой русский офицер, капитан Смирных. Захолустная эта станция и захолустный поселок впоследствии будут названы его именем.

Дальше поезд не идет. Японцев далее не было, железная дорога не построена. До Александровска теперь добираться автобусом. К месту, где собираются желающие уехать, к скамейкам, сверху прикрытым крышей-времянкой, подходят и уныло разбредаются люди.

— Автобуса сегодня не будет, на трассе прошел ливень, — безнадежно сообщают оставшиеся.

— Может, он завтра пойдет… А пока… — заикнулся улыбчивый мужчина средних лет с копной черных кудрей на голове. Под серым пиджаком у него толстый шерстяной свитер, в руках держит, прижимая к себе, куклу с закрывающимися глазами: в Южно-Сахалинске купил в подарок дочери.

— Есть тут какая-нибудь хата переночевать? — поинтересовался Гоша.

— Нет, конечно! Ну, здесь вот разве… — хохотнул кудрявый и улыбчивый, указывая на небольшую беседку с двумя скамьями под крышей-времянкой, где собирались по десять-двенадцать человек, постоянно меняющихся. — Камышев перевал сейчас не проскочишь. А еще какая будет ночь…

Мужчина с куклой говорил загадками, упускал подробности, которые могли заинтересовать приезжих. Хотелось его спросить: что это за Камышев перевал? Почему его не всегда можно проскочить? Но, не испытывая желания общаться с ним, просто ли солидности ради, будто уже не раз здесь бывали, парни помалкивали. Предстояло провести ночь под этой крышей — многого тут наслышишься, возможно, и про Камышев перевал.

Небо обложено рыхлыми, шевелящимися облаками. Мелкий дождь с ветром не оставлял на ночь никаких светлых надежд. Черные шинели свои парни застегнули на пуговицы, будто раз и навсегда на этом решили проблему тепла.

— Подремать бы, да лавочка коротка, — помечтал Гоша.

— И, понятно же, — занята, — пожалел Олег.

Сколько прошло томительных минут? Или часов? — сказать трудно. Но гул груженой бочками машины-трехтонки, остановившейся вблизи от крыши-времянки, на какое-то время вывел всех из оцепенения. Молодой водитель среднего роста, в военной гимнастерке и брюках галифе защитного цвета, — похоже, недавний солдат, вылез из кабины, прошел к унылой толпе ожидающих. Что-то спрашивал, о чем-то говорил, люди один по одному подходили ближе, осмотрев машину, отваливали в сторону, под не шибко надежный этот навес. Сидящие под крышей спрашивали, о чем шел разговор.

— Предлагает ехать. На этой вот колымаге, — отвечают поговорившие с водителем.

— Дак а дождь же идет. А на Камышевом то ли еще будет, — замечали другие, — там уж не спрячешься, будешь дрожать всю дорогу.