Владимир Новиков - Роман с языком, или Сентиментальный дискурс

Очевидно, я невольно исторгаю какое-то междометие, выражающее досаду и стыд, — потому что в ответ слышу:

— А мне даже нравится, когда мужчина быстро… Это значит, что он от меня просто «ах» — и все тут.

Скажите, какая деликатность! Но насчет «ах», пожалуй, справедливо. Тоскливый стыд как рукой снимает, и я начинаю еще внимательнее и смелее изучать новую знакомую. Она, в свою очередь, меня:

— А ты вообще нормальный мужик.

Я вздрагиваю — оттого, что впервые в жизни меня столь юное существо называет на «ты». Из всех моих близких и знакомых это могла бы делать разве что Феня, но она не обращается ко мне никак.

— А что же, сюда только ненормальные приходят?

— Да нет, всякие… Да ну их!

Лежим, болтаем. Настя не спешит одеваться, на ней только охватывающая шею золотая цепочка с кулончиком-сердечком посередине. Моя юная собеседница оказывается почти коллегой — кончила пединститут, факультет начальных классов. По специальности и полугода не проработала, директор достал ухаживаниями: «Не мог мою задницу спокойно видеть, мудак». Повествуя о житейских трудностях, Настя не удерживается от пары матерков, но, заметив мою чопорность, легко меняет лексику. Замужем? Ну, есть такой муж-не-муж. Кто он по профессии? Да… бандит…

Прошу пояснить, конкретизировать — и узнаю, что Настин друг время от времени получает заказ на выколачивание денег из кредиторов, на взыскание недоимок по рэкету. В случае попадания в милицию он имеет право — по негласному, но твердо действующему во всей Москве уставу — сделать оттуда один телефонный звонок, и тогда братва его срочно выкупает — за три тысячи зеленых, а если взяли с оружием в руках, — то за пять тысяч. Для меня это все — неведомый, новый мир. Описаны ли такие обычаи в никогда не читанных мной милицейских боевиках?

Я тоже оглашаю некоторые о себе сведения, пытаюсь бравировать возрастом: «Между прочим, в отцы тебе гожусь». И называю цифру. — «Хорошо сохранился. Не-пьешь-не-куришь?» Всюду-то она умеет комплимент вставить, даже когда я облачаюсь в нехитрые свои одежды: «Как у тебя все по цветам подобрано…» Галантерейное, черт возьми, обхождение! Это у них, что ли, подготовка такая? Способ заманить еще раз?

На прощание целую ее по-отечески в лобик с пленительным клинышком сходящихся посередине двух рыжих волн. Она же роняет двусмысленное «Пока!» — будто следующая встреча уже намечена. «Приходите еще» — это произносит уже не Настя, а провожающая меня до железной двери начальница — между прочим, рысьи глаза ее не лишены пикантности. Вручает мне на прощанье визитную карточку с телефонным номером (ну да, на одну цифирку отличается от химчисткиного) и набранным крупными красивыми буквами в цветочной рамочке словом «Массаж». А, вот где, оказывается, я побывал! Так что все в рамочках морали и нравственности.

С этим, однако, не согласна рыжая горизонтальная такса, покрывающая меня по выходе из подъезда гневным и беспощадным лаем. «Тутси! Тутси! Первый раз с ней такое!» — комментирует ее владелица, бросая на меня встревоженный взгляд. Да, не бывать мне больше безупречным нравственным неврастеником, не употреблять гордой частицы я никогда не. Черный от стыда, шагаю по противной улице, но почему-то чувствую, как сердце горит на этом темном фоне красным матиссовским солнышком. А может быть, для того, чтобы найти себя, надо себя для начала немножко потерять, уронить? Сумерки. Выхожу на проспект и над сталинскими домами вижу то, чего давно уже не замечал. Звезды!

Теорема эквивалентности № 4. Факт и вымысел в пределах эстетической сферы находятся в отношениях условного равенства и абсолютной эквивалентности.

Что лучше: факт или вымысел, правда или вранье? Опять задаю детские вопросы, но без них не обойтись. Человечество вконец изовралось, изуродовав свой язык множеством ненужных двусмысленностей. Сейчас вот, кстати, все, как попки, залопотали: «виртуальный, виртуальный», не задумываясь даже о том, как это вдруг слово «virtual» со значением «действительный, реальный», с такой мужественно-прямой латинской корневой основой вдруг начало обозначать «возможный», а то и «мнимый». Или то же многострадальное слово «миф» — им называют и красивый творческий вымысел, емкую онтологическую метафору — и элементарную циничную дезинформацию. В нормальной человеческой жизни, в области не-искусства, любой вымысел есть обман и ничего более. И Жизнь, взятая сама по себе, без мифологических примесей, без налета вымышленной вторичности, достаточно интересна и вкусна.

Не очень верю во всяческие теории о «мифологизированности» массового сознания. По моим наблюдениям, эти самые простые, «массовые» люди скорее склонны к позитивизму и трезвому расчету. Не думаю, например, что простой человек на слово поверит какому-нибудь Пушкину, который облыжно приписал некоему Сальери отравление некоего Моцарта. Хотя бы потому, что все трое названных лиц ему либо неизвестны, либо глубоко безразличны.

Тот же, кто способен воспринимать выдуманный диалог двух композиторов, разговаривающих почему-то русским нерифмованным пятистопным ямбом, уж как-нибудь отдает себе отчет в том, что поэт отнюдь не лицезрел гофкапельмейстера венского двора бросающим цианистый калий в бокал автора «Волшебной флейты». Вменяемый читатель ответственно вступает с писателем в игру «веришь — не веришь», получая специфическое удовольствие от невозможного в обыденной жизни амбивалентного ощущения. На родном языке Сальери этот гедонистический эффект передается формулой «Se non è vero è ben trovato» [3] Если и не правда, то хорошо придумано ( итал .) . И только на территории искусства правда и выдумка вступают в отношения условного равенства, с-равнения [4] Сравнение, являющееся необходимейшим приемом искусства, молекулой вещества художественности, в утилитарном дискурсе не только бесполезно, но и порой вредно. Это хорошо демонстрирует устная речь так называемых простых людей, реагирующих на «сопряжение далековатых идей», на логически не мотивированные сравнения поговоркой: «Сравнил х. с железной дорогой». Иногда вместо «сравнил» даже говорят: «сровнял», подчеркивая неуместность творческих аналогий перед лицом здравого смысла. .

Знаком «se non è vero» помечено любое событие художественного повествования — от потери персонажем собственной тени или превращения его в насекомое до нормальной женитьбы или естественной смерти. Стирание границы между фактом и вымыслом не есть заслуга какого-то отдельного сочинителя — это органическое свойство сюжетно-повествовательного искусства. Любой, самый захудалый сочинитель, едва вступив на эту двусмысленную почву, получает энергетический аванс — весь вопрос в том, как он его отработает. Эквивалентность достигается тогда, когда две взаимоисключающие версии («правда — неправда») достаточно плотно прилегают друг к другу и в то же время сохраняют свою химическую отдельность, разновещественность.