Андрей Школин - Прелести

— А на самом деле?

— Мы же с тобой сошлись во мнении, кого бросают в печь, кого оставляют и дают ещё один шанс, а кого пересаживают на просторную поляну возле ручья.

— Почему же выжившие помнят преимущественно хорошие моменты?

— А это уже не в нашей компетенции обсуждать Промысел Божий. Узнаем ещё. В одном только не надо сомневаться, по делам человека воздастся ему, — и стал менее серьёзным. — Вот, опять вернулись к разговору о яблонях и яблоках…

— Отец Николай, как же, всё-таки, отличить пустоцвет от здорового цветения? Благодатные душевные порывы порой оборачиваются нелицеприятными поступками, за которые потом придётся расплачиваться. Я, как творческий человек, не могу не создавать, иначе уподоблюсь тому вон дереву, которое и пустым цветом не злоупотребляет, но и яблок почти не приносит. Однако плоды моего творчества могут оказаться ядовитыми, так как самого меня качает из стороны в сторону, и в какой стороне будущие яблоки впитают Благодать, а в какой яд, мне зачастую не ведомо.

— Благодать снисходит на смиренного. Это определённо верно. Однако, творчество и смирение зачастую вещи несовместимые. И поэтому, тебе было и будет трудно. Тщеславие — порок, но без толики тщеславия поэту порой невозможно донести свою работу до читателя, а композитору до слушателя. Во всём нужно чувствовать меру, иначе мы опять вернёмся к теме «избранных» и «всех остальных». Грань между пониманием необходимости оценки результатов своего труда и махровой гордыней, когда прельщаешься осознанием исключительности созданного тобой, очень тонка. И то, как ты будешь на этой грани балансировать, в дальнейшем отразится на плодах твоего творчества.

— Мережко говорил, что в душе поэта постоянно происходит борьба между добродетелью и пороком.

— Отчасти, это правда.

— Как же тогда рассматривать Ваше утверждение о том, что Благодать снисходит на смиренного? Без Благодати Божией ни одно творение не станет Большим. Но любой Большой Поступок — это, прежде всего, протест. А протест и смирение — единицы антагонистичные. Где истина?

— Протест протесту рознь. Если душа протестует против приоритетов мира сего, то это благой протест. Ценности земного мира отличаются от ценностей небесных, и душа, рвущаяся к своему Создателю, естественно противится законам, установленным хозяином Земли. И смирение надо рассматривать, как форму протеста против земного мироустройства. Подставляя вторую щёку, ты не идёшь на поводу у искусителя, который ждёт от тебя ответной реакции в виде агрессии, страха или ненависти. Это ли не протест?

— Сложно… — я несколько минут молчал, воспринимал и адаптировал информацию.

— Ну, так… — покачал головой хозяин сада. — Свобода воли и дана человеку для принятия ключевых решений в подобных ситуациях. Здесь и выбор, и протест, и смирение. Казалось бы, на мирской взгляд, несовместимые величины.

— Значит, прав был Миша Магадан…

— Кто?

— Один мой старый знакомый.

— Вот что, пойдём в дом, пообедаем, — мужчина первым ступил на протоптанную тропинку. — В доме договорим…

— Ну, ладно, тебе туда, а мне сюда, — отец Николай указал в сторону мостика, а сам повернул к Церкви. — Может, отстоишь службу?

— Я пока не готов, сумбур в голове, пойду на остановку ждать автобус, — поежился, впитывая телом, словно губкой, морозный вечерний воздух. — Забыл спросить, а Вы случайно не знаете, что такое белый ветер?

— Думаю, это из той же серии, что и года крыс, тараканов и прочих мартышек.

— Понятно, — улыбнулся и опять поёжился. — И Приюта Бессмертия никакого не было?

— Не было. А ты, когда сумбур из головы выветрится, обязательно сходи в Храм — исповедуйся и причастись. И приезжай в гости на следующий год, я тебя яблоками угощу.

— Спасибо, отец Николай. Может и приеду.

— Как Бог даст, — он порылся в кармане накинутого поверх рясы полушубка и извлёк знакомую до рези в глазах цепочку из белого металла. — Я в позапрошлое лето полы перестилал и вот это нашёл. Не твоя вещь, случайно?

Посмотрел внимательно на блестящую в темноте серебряную штуковину, отрицательно покачал головой и направился через мост в центр посёлка.

— Нет, не моя. До свидания, батюшка.

Отец Николай пожал плечами, и швырнул железяку в занесённый снегом ручей.

— Ну, нет, так нет. С Богом, Андрей…

2009 г. Москва.