Андрей Школин - Прелести

— Почему не сказал сразу, что тебя пробили? — Андрюха указал на пол. — Просядь здесь.

— Меня никто об этом не спрашивал, — Валера, а того звали именно так, вытер со лба пот.

— Да при чём здесь: «Не спрашивал?» — Эдик глядел даже не на парнишку, а куда-то в сторону. — Такие вещи сразу нужно сообщать. Солдаты теперь тебя за то, что с ними за столом хавал, вообще убить могут.

— Ну и пусть, — равнодушно ответил, почти шёпотом. — Мне теперь всё равно. Теперь всё равно…

— Да, уж… Теперь ничего не сделаешь, — Козырь мрачно посмотрел на опущенного и закурил сигарету. — Рассказывай, что произошло в той хате.

— Ну, что… — Валера замешкался, не зная с чего начать. — У нас есть Коля такой, вроде пахана хаты, все его слушаются. Он давно уже на одном месте сидит. Каждый день почти его куда-то уводят, да, в общем, все знают, что к куму. Он особо и не скрывает. Вчера пришёл днём, сигареты принёс две пачки — «Родопи» болгарские. Ну, я и намекнул, что, мол, у ментов денег на штатовские не хватает. Он тогда промолчал, а когда я под вечер спать лёг, они на меня удавку накинули и…

— Кто «они?» — я представил ситуацию, сложившуюся в том тройнике.

— Коля этот и другие из его шестёрок.

— И что, никто не заступился?

— А кому заступаться? В хате всего шесть человек находилось. Трое шестёрок Колиных и ещё священник Сергей.

— А он что?

— Спал он. Не слышал, наверное.

— Тьфу, бля… — Эдик рубанул воздух ребром ладони. — Что творят, падлы. Вы что, по очереди с Серёгой не могли спать? А-а… Что теперь говорить… Ты после всего, если уж сил сопротивляться не хватило, заточку взял бы, да порезал эту суку, а затем себя, вот тогда бы человеком в глазах людей остался. Они же специально таких как ты выбирают. Этот Коля понял в своё время, что ничего со мной сделать не сможет и просто стуканул ментам, а те перевели меня в эту хату. А с тобой видишь, что сотворил… Зря я его раньше не придушил. Не успел.

— Посмотреть на этого Колю глазком одним хотя бы, — покачал головой Кузнец. — А то увижу где, даже знать не буду, что это он.

— Вот сегодня и поглядим, — выдохнул дым Козырь, и вместе с этим дымом сам по себе появился ответ на вопрос: «Как?» — Ночью пробиваем дорогу на три-восемь.

— Бесполезно, — уныло произнёс Валера, — они ментам стуканут.

— Не стуканут, — Андрюха сделал последнюю затяжку, затушил бычок, затем вытащил из тумбочки начатую пачку «Астры» и положил на шконарь рядом с сидевшим на полу опущенным. — Куришь? Тогда кури. И вот что… Если хочешь, оставайся в хате. Спать будешь на полу, на матраце, хавать из отдельной посуды, но трогать тебя никто не будет. Не бойся за это. Или переводись в отдельную камеру, к петухам, может быть так будет даже лучше. Выбирай. А теперь иди, нам поговорить надо.

Когда Валера отошёл, Козырь повернулся к Эдику:

— Где лучше всего пробивать стену?

— Да прямо через мою шконку. У них, с той стороны тоже всего один шконарь, легче мастырить будет.

— А струна в вашей семье где-то спрятана?

— У нас, у нас.

— Нужно просчитать, кто сегодня коридорный, — я принялся по дням вспоминать смены. — Не очкарик часом?

— Да вроде он, комсомолец, в жопе романтика, — усмехнулся Эдик. — Борец с нарушителями режима содержания. Хреново…

— Ничего, он молодой, обломается ещё, — закурил новую сигарету Андрюха. — Рахита на волчок поставим, тот ему мозги живо заморозит. Рахит — он может…

Часов в двенадцать ночи мы, обвесив шконку Эдика Курского простынями, принялись за работу. Пятьдесят человек по очереди крутили струну, вгрызаясь в стену, точно в забой. Не хватало только уголька… Когда прошли половину тоннеля, настырный коридорный, из числа тех немногих ментов, что выражение — «блюсти порядок» — принимают за чистую монету, заподозрил неладное.

— Отойди от двери, — командирским голосом приказал он Рахиту, который также смотрел в глазок, но со стороны камеры.

— А? Чё? — будто не понимая, что от него требуют, Рахит продолжал глаз в глаз разглядывать коридорного.

— От глазка отойди, говорю.

— Пожалуйста, гражданин начальник, — отодвинул голову на десять сантиметров.

— Совсем отойди.

— Командир, открой кормушку, скажу чего-то.

— Я сказал, от двери отойди!

— Командир, я вот гляжу на тебя, и знаешь, что думаю? Не с тобой ли мы в армии вместе воевали? Ты в каких войсках служил, в десантниках?

— Что, в карцер захотел?

— Всё, ухожу, ухожу… Хотел только со старым однополчанином пообщаться. Эх, Мишка, Мишка…

— Какой я тебе Мишка?!

— Так ты не Мишка? А по виду — вылитый повар из нашего полка. Слушай, может у тебя брат есть?

— Пошёл вон!!!

— Да ушёл уже, ушёл… Нет, ты не Мишка. Тот поспокойнее был, — Рахит медленно отходит от фрезы. — Пожалуйста, командир.

Коридорный несколько секунд осматривает камеру:

— Ну-ка, уберите занавески на крайней шконке.

— Зачем, командир? — выглядывает из-за простыни Кузнец.

— Уберите, я сказал.

Кузнец выбирается наружу и подбегает к фрезе:

— Командир, открой кормушку.

— Ещё один, — слышен недовольный голос из-за двери. — Зачем?

— Скажу что-то.

— Так говори и занавески убирай.

— Слушай, Миша, там, если честно, смотреть нечего.

— Да какой я вам Миша?

— Не Миша? А все почему-то — Миша, Миша… Там, понимаешь, мужчины… Ну, это… Того… В общем, понимаешь… Но, скажу тебе честно, по взаимной любви и без насилия.

— Где там? Ты чего несёшь?

— Ну, там, за занавесками.

— А ну, поднимите сейчас же!

— Да ты что, любитель таких сеансов? Чего там смотреть? Скука. Подумаешь, мужики трахаются.

— Я же, кажется, ясно сказал?!

— Мишка, ты что, маньяк, что ли?

— Какой я вам Мишка?!

— А на слово — маньяк — что, совсем не реагируешь?

Вся хата ржёт. Громкость, как в конюшне. Кузнец подходит к шконке и задирает простынь. Под ней в обнимку сидят и счастливо улыбаются, точно два младенца, лысый и блестящий Эдик Курский и небритый и беззубый пятидесятилетний молдаванин Стёпа. Слышно, как коридорный сплёвывает на пол, матерится и, закрыв волчок, уходит. Мы некоторое время прислушиваемся к затихающим шагам, а затем продолжаем работу. Пронесло…

Последние миллиметры дороги прокладывал сам Эдик. Когда струна прошла насквозь, он мощным движением подравнял стенки дыры, а затем вынул орудие труда, отложил его в сторону и, вытирая пот с головы, заглянул вовнутрь:

— Ой-ёй! Есть кто живой?

— Да, да, доброй ночи. Давно слышим, что бурите. Ждали… — раздался окающий нараспев голос.

— Серёга, ты что ли?

— Я, Эдик. Тебя-то я сразу узнал.

— Ну, здравствуй, Батюшка.

— Да зачем же так официально. Свои вроде. Как дела, Эдик? Давно уже тебя не видел.

— У меня-то дела всё те же, как говорится — на стадии расследования. Уже который месяц дело не закрывают. Ты как?