Лиза Эдвардс - Пес по имени Бу

Поставить перед собой задачи обновить кухню и подготовить Бу к получению сертификата оказалось гораздо легче, чем осуществить задуманное. Работа над первой продвигалась крайне медленно. Но вот наконец мне удалось все распланировать, уложить трубы обогревательной системы, накрыв их кафельной плиткой, и установить новую технику. Наступила очередь мебели.

Ожидая машину с кухонными шкафами, я заперла Аттикуса и Данте на втором этаже, но Бу оставила внизу, чтобы предоставить ему возможность поприветствовать новых людей и тем самым способствовать его дальнейшей социализации.

Рабочие, доставившие мебель, пришли при виде Бу в полный восторг. Он вел себя просто превосходно, бегая за ними своей забавной рысью, хлопая ушами, наблюдая за тем, как они заносят в дом ящик за ящиком, и как будто следя за тем, чтобы все оказалось на положенном месте. Наконец он решил, что весь процесс требует от него гораздо более полного участия, и начал провожать их к фургону и обратно. Убедившись, что он занят делом, я позволила себе сосредоточиться на бесконечном потоке коробок, поступавшем в мой дом. Находить для них место, одновременно сохраняя какое-то минимально необходимое для жизни пространство, становилось все труднее, и наконец передо мной встала неразрешимая проблема: мой дом был очень мал, а ящиков было слишком много.

Когда рабочие уехали, я окликнула Бу, но он исчез. Безрезультатно обыскав все комнаты, я выпустила Аттикуса и Данте, рассчитывая на то, что они обнаружат его в этом лабиринте из коробок. Безуспешно. Мы высыпали во двор, но Бу не было и там.

— Простите за беспокойство, — обратилась я к водителю фургона, когда он ответил на мой звонок, — но у вас в машине случайно нет безбилетного пассажира?

— Нет, мэм, — откликнулся мужчина. — Когда мы запирали фургон, он был пуст. Это точно.

Я в панике позвонила на работу Лоренсу. Он бросил все дела и выехал домой — помогать разыскивать нашего исчезнувшего малыша. К этому времени поиски Бу продолжались уже не менее получаса. За это время, с учетом его проблем со зрением и прочих отклонений, он мог забрести куда угодно без малейших шансов найти обратную дорогу домой. Я тщетно пыталась успокоиться. Бу всегда шарахался в сторону от звука машин. Но что, если он отбежит от одной машины лишь для того, чтобы врезаться в другую? Настало время сесть за руль и начать прочесывать окрестности в надежде, что он еще жив. Наш дом находится на возвышении в четверти мили от дороги и со всех сторон окружен лесом и небольшим болотцем.

Спускаясь с холма и уже приближаясь к дороге, я увидела посреди заболоченного участка леса маленького, очень темного оленя. Подъехав ближе, я поняла, что это вовсе не олень, а наш малыш Бу, радостно и беспечно обнюхивающий эту новую для него территорию. Крича и размахивая руками от радости, я бросилась бежать по болоту. Должно быть, я выглядела при этом совершенно нелепо. Подхватив Бу, я понесла его к машине. В этот момент я осознала, что бегу, несу на руках Бу, да еще и дергаюсь, как ненормальная. У меня много лет так болели все суставы, что я и не подозревала, что все еще способна на подобную активность. Они и сейчас меня беспокоили, но это нельзя было и сравнить с мучениями, вынуждавшими меня каждую ночь обкладываться пакетами со льдом.

Моя возросшая мобильность в сочетании с ослаблением хронических болей в суставах объяснялась совокупностью целого ряда факторов. Во-первых, мои суставы были в значительной степени избавлены от «общения» с тротуарами Нью-Йорка. Преподавая в собачьей школе, я была вынуждена постоянно двигаться, так же, как и во время дрессировки Бу. Все это способствовало улучшению моего состояния. Хотя и не избавилась от боли совсем, теперь я делала то, на что уже давно не была способна. В качестве собачьего инструктора я могла по два часа подряд проводить на ногах. Я также взяла на себя дополнительную ответственность по подготовке собак-психотерапевтов, что означало еще плюс два часа подвижности. Кроме того, я вместе с Данте наносила визиты клиентам нашей организации. В сумме все это давало от четырех до шести часов активности в неделю. Поскольку в это время я занималась любимым делом, мой мозг блокировал боль. Таким образом, я лично наслаждалась плодами собачьей психотерапии.

Открытие, сделанное мной в тот день, когда мы чуть не лишились Бу, позволило мне взглянуть на себя и свою работу со стороны. Впервые я осознала, что, возможно, правы те, кто говорил, что у меня есть способности к дрессировке собак. Заблудившись во время доставки кухонных шкафов, Бу позволил мне увидеть в себе нечто, о существовании чего я и не подозревала. Я незаметно перестала быть калекой, нуждавшейся в шейном корсете и трости для того, чтобы добираться в город и обратно. Новые ощущения позволили мне предположить, что я способна справиться с работой, требующей некоторой физической активности, и что, возможно, я действительно создана для этой работы.

Мне слишком настойчиво вбивали в голову, что я ни на что не годна, поэтому теперь трудно было удержать в себе это новое знание. Но вылезло наружу мое упрямство, и вскоре я решила, что способна добиться признания в качестве настоящего профессионала.

До этого момента все решения, которые я принимала во время обучения Бу, а также других собак, диктовались поверхностной начитанностью и внутренним чутьем. История моей собственной жизни заставляла меня сомневаться в том, что дрессура с помощью наказания (с применением строгих ошейников, ошейников-удавок и электронных ошейников) способна создать обстановку доверия между собакой и дрессировщиком. Я знала, что в моем случае методика, использующая наказания, оказалась неэффективной. Я подозревала, что с собаками дело обстоит точно так же.

Приступив к учебе, я обнаружила, что мое чутье подтверждается научными данными. Я прочла все, что смогла раздобыть, по теории познания, методике выработки условного рефлекса, классическом формировании условных рефлексов, дрессуре с помощью кликера, изменении поведения, десенсибилизации и условно-рефлекторной терапии. Я узнала, что исследования реакций лабораторных животных на наказание (боль, страх) и положительное подкрепление (еда, игра, ласка) не только подтвердили мою интуитивную правоту, но и дали ей биохимическое обоснование.

Неврологические реакции на страх и боль, как в мозгу, так и в теле, попадают в общую категорию стрессовых реакций. Нейрохимические вещества и гормоны, выделяющиеся под воздействием средних и сильных стрессовых раздражителей, препятствуют усвоению материала (если только мы не говорим о воспитании под воздействием жгучей боли и сильнейшего стресса, являющемся мощным обучающим приемом, что, впрочем, неприменимо к дрессуре собак). Методики позитивного подкрепления не вызывают такого сильного выброса стрессовых гормонов, зато стимулируют выделение веществ, ассоциирующихся со счастьем. Их использование облегчает обучение, делает его более эффективным, а результаты — более долговременными.