Кейт Мортон - Далекие часы

— Не малодушным, нет, — осторожно заметила я. — Просто если тебе что-то нравилось, я не понимаю, почему ты остановилась.

Солнце пробилось сквозь тучи, отразилось от луж и бросило на мамину щеку пятнистую тень. Она поправила очки, поерзала на стуле и нежно прижала ладони к рукописи.

— Эта книга была такой огромной частью моего прошлого, того, кем я была, — вымолвила она. — Все переплелось. Горе, ведь я считала, что Юнипер и Том меня бросили; чувство, что я упустила свой шанс, не придя на интервью… Наверное, я перестала получать удовольствие. Я вышла замуж за твоего отца и сосредоточилась на будущем.

Мама снова взглянула на рукопись, подняла листок бумаги и мельком улыбнулась тому, что на нем написано.

— Это было так здорово, — добавила она. — Взять что-нибудь абстрактное: мысль, ощущение или запах — и запечатлеть на бумаге. Я совсем забыла, как сильно мне это нравилось.

— Никогда не поздно начать сначала.

— Эди, милая. — Она с ласковым сожалением улыбнулась поверх очков. — Мне шестьдесят пять лет. За последние десятилетия я не написала ничего длиннее списка покупок. Полагаю, можно смело сказать, что уже слишком поздно.

Я качала головой. Каждый день своей трудовой жизни я встречала людей всех возрастов, которые писали просто потому, что не могли не писать.

— Никогда не поздно, мама, — возразила я.

Однако она больше не слушала; она посмотрела мне за плечо и снова на замок. Поплотнее запахнула кардиган.

— Знаешь, это забавно. Я не была уверена, что именно почувствую, но теперь, когда я здесь, я не знаю, могу ли вернуться. Не знаю, хочу ли этого.

— Не знаешь?

— В памяти сохранился образ замка. Очень счастливый образ; и мне жаль его терять.

Возможно, она думала, что я попытаюсь ее разубедить, но я не стала. Просто не могла. Замок превратился в обитель печали, блекнущую и рассыпающуюся на части, почти как три его обитательницы.

— Я понимаю, — кивнула я. — Все выглядит немного… усталым.

Изучая мое лицо, мама нахмурилась, как будто только что меня заметила.

— Это ты выглядишь немного усталой, Эдди.

От этой фразы меня разобрала зевота.

— Да, ночь выдалась насыщенной. Я мало спала.

— Миссис Кенар говорила, что разразилась гроза… Я с удовольствием поброжу по саду. У меня много дел. — Мама потеребила краешек рукописи. — Почему бы тебе не вздремнуть?

Я почти поднялась по первому лестничному пролету, когда увидела миссис Кенар. Она стояла на следующей площадке и махала чем-то поверх перил с вопросом, нет ли у меня свободной минутки. Она так горячо настаивала, что я несколько забеспокоилась, но согласилась.

— Хочу вам кое-что показать. — Она бросила взгляд через плечо. — Это вроде как секрет.

Учитывая, сколько всего случилось за последние сутки, я не испытала ни малейшего волнения.

Когда я подошла ближе, она сунула мне в руки сероватый конверт и произнесла театральным шепотом:

— Это одно из тех писем.

— Каких писем?

Немало писем я держала в руках за последние несколько месяцев.

Она уставилась на меня с таким лицом, будто я забыла, какой сегодня день недели. Если честно, я и правда забыла.

— Письма, которые мы обсуждали в прошлый раз, конечно; любовные письма Раймонда Блайта моей маме.

— А!.. Те письма.

Она пылко кивнула, и часы с кукушкой на стене за ее спиной выбрали этот момент, чтобы высунуть пару танцующих мышей. Мы переждали джигу, и я уточнила:

— Вы хотите, чтобы я взглянула на него?

— Вы не обязаны его читать, — заверила миссис Кенар, — если вам неловко. Просто вы недавно кое-что сказали, и у меня возникла идея…

— Сказала?

— Вы сказали, что собираетесь поработать с тетрадями Раймонда Блайта, и мне пришло в голову, что вы теперь, наверное, прекрасно узнаете его почерк. — Она затаила дыхание и ринулась очертя голову. — Я подумала, что вы… я надеялась…

— Что я посмотрю на письмо и выясню, он ли автор.

— Именно.

— Да, конечно…

— Замечательно!

Миссис Кенар легонько хлопнула в ладоши под подбородком, когда я вынула из конверта листок.

Сразу же стало ясно, что мне придется ее разочаровать, письмо написано вовсе не Раймондом Блайтом. Я видела его тетрадь совсем близко, мне навсегда врезался в память его косой почерк, длинные петлистые хвосты G и J, характерная R, которую он ставил вместо имени. Нет, это письмо другого человека.

Люси, моя любимая, моя дорогая, моя единственная!

Знаешь ли ты, как в моем сердце зародилась любовь? Знаешь ли ты, что это случилось в самый первый миг нашей встречи? Твоя поза, разворот плеч, пряди, которые выбились из прически и ласкали шею; мое сердце немедленно рванулось к тебе.

Твои слова при нашей последней встрече не выходят у меня из головы. Я не в состоянии думать о чем-то другом. Я гадаю: что, если ты права; что, если это не пустая фантазия? Что, если мы должны забыть обо всем, обо всех и уехать вместе, далеко-далеко?

Дальше я читать не стала. Я пропустила несколько абзацев и взглянула на единственный инициал в конце, как и говорила миссис Кенар. Пока я смотрела на него, мир мало-помалу сместился и многое встало на свои места. Мне был знаком этот почерк.

Мне было известно, кто написал это письмо, известно, кого Люси Миддлтон любила больше всех на свете. Миссис Кенар была права — эта любовь погибла из-за общественных условностей, — но между Раймондом и Люси ничего не было. В конце письма стояла не R, а P, написанная на старинный манер, так что из-под изгиба торчал маленький хвостик. Легко перепутать с R, особенно если ожидаешь ее увидеть.

— Очень мило, — с трудом вымолвила я, внезапно ощутив безмерную печаль при мысли о двух молодых женщинах и долгих жизнях, которые они провели порознь.

— Так грустно, правда? — Миссис Кенар вздохнула, убрала письмо обратно в карман и с надеждой взглянула на меня. — Письмо так красиво написано.

Когда я наконец избавилась от миссис Кенар, постаравшись отделаться общими фразами, то сразу же отправилась к себе в комнату и рухнула на бок поперек кровати. Я закрыла глаза и попыталась расслабиться, но ничего не получилось. Ум был прикован к замку. Я неотступно размышляла о Перси Блайт, которая любила так искренне и так давно; которую считали чопорной и холодной; которая большую часть жизни хранила ужасную тайну, защищая свою младшую сестру.

Перси поведала мне об Оливере Сайксе и Томасе Кэвилле с условием, что я «все исправлю». Она столько рассуждала о датах смерти, а я никак не могла понять, почему ей нужно со мной делиться, что я должна сделать с этими сведениями, с чем она не может справиться самостоятельно. Я слишком устала. Мне нужно было поспать, а после меня ждал приятный вечер с мамой. И потому я решила отправиться в замок на следующее утро, чтобы повидать Перси Блайт в последний раз.