Кейт Мортон - Далекие часы

Я взяла в свои взрослые ладони эту маленькую, ветхую от времени книжицу, и меня окатило мерцающей волной воспоминаний; образ моего десятилетнего двойника, удобно устроившегося на диване в гостиной, был таким ярким, что мне захотелось сквозь годы протянуть руку и пустить рябь по его поверхности. Я грелась в лучах приятно неподвижного солнечного света, падающего сквозь оконные стекла, и дышала теплым уютным запахом бумажных платков, ячменного отвара с лимоном и доброй порции родительской жалости. Затем я увидела маму, она вошла в дом в пальто с полным пакетом продуктов. Она что-то выудила из сумки и протянула мне — книгу, которая изменит мой мир. Роман, написанный тем самым джентльменом, у которого она жила во время эвакуации во Вторую мировую войну…

Раймонд Блайт; я задумчиво потерла большим пальцем рельефные буквы на обложке. «Возможно, это тебя подбодрит, — сказала мама. — Пожалуй, это книга для ребят постарше, но ты умная девочка и справишься, если постараешься». Всю жизнь я была благодарна библиотекарше мисс Перри за то, что она наставила меня на путь истинный, но когда я сидела на деревянном полу чердака со «Слякотником» в руках, в тонком лучике света забрезжила новая мысль. Что, если все это время я ошибалась; что, если мисс Перри лишь отыскала и выдала книгу и это моя мать догадалась дать мне идеальную книгу в идеальное время? Осмелюсь ли я спросить?

Книга была старой, когда впервые попала мне в руки, и страстно любимой с тех пор, так что ее прискорбное состояние было вполне ожидаемым. В крошащийся переплет были вставлены те самые страницы, которые я переворачивала, когда описанный на них мир был новым; когда я не ведала даже, чем все закончится для Джейн, ее брата и бедного, печального обитателя рва.

Мне не терпелось перечесть роман с самого возвращения из Майлдерхерста; я поспешно вздохнула и открыла книгу наугад, позволив своему взгляду приземлиться на чудесной, покрытой желтовато-коричневыми пятнами странице: «Экипаж, везший их в дом дяди, которого они никогда не встречали, отбыл из Лондона вечером и мчался всю ночь напролет, пока наконец не притормозил у заброшенной подъездной дорожки, когда уже занимался рассвет». Я продолжила читать, подпрыгивая на заднем сиденье экипажа между Джейн и Питером. Мы проехали через потертые скрипучие ворота и покатили по длинной, извилистой дорожке; и вот на вершине холма, замерзший в меланхолическом утреннем свете, возник замок Билхерст. Я задрожала от предвкушения того, что ожидало меня внутри. Башня рассекала линию крыши, окна темнели на фоне кремового камня; я выглянула из экипажа вместе с Джейн, положив руку на окно рядом с ее рукой. Тяжелые облака неслись по бледному небу. Когда экипаж остановился с глухим стуком, мы выбрались наружу и очутились у края чернильного рва. Из ниоткуда налетел ветерок, подернув рябью поверхность воды. Кучер указал на деревянный подъемный мост, и мы медленно перешли по нему. Как только мы оказались у тяжелой двери, прозвенел колокольчик, настоящий колокольчик, и я чуть не уронила книгу.

Кажется, я еще не упоминала о колокольчике. Пока я носила коробки обратно на чердак, папу устроили в гостевой комнате; на прикроватном столике: стопка журналов «Современное бухгалтерское дело», кассетный плеер с записями Генри Манчини и маленький колокольчик для привлечения внимания. Колокольчик был папиной идеей, полузабытым воспоминанием о приступе лихорадки, перенесенном в детстве; и после двух недель, в течение которых отец лишь постоянно спал, мама так обрадовалась тому, что он воспрял духом, что охотно приняла предложение. «Весьма разумно», — похвалила она, не подозревая, что маленький декоративный колокольчик будет использоваться самым нечестивым образом. В скучающих и раздражительных руках отца он стал смертоносным оружием, талисманом для возвращения в детство. С колокольчиком, зажатым в кулаке, мой уравновешенный, педантичный отец становился испорченным и властным ребенком, полным нетерпеливых вопросов: заходил ли уже почтальон, чем мама занималась весь день и когда ему наконец принесут очередную чашку чая.

Утром того дня, когда я нашла коробку со «Слякотником», мама отправилась в супермаркет, и я официально заступила на дежурство при отце. От звона колокольчика мир Билхерста съежился, облака поспешно разлетелись во все стороны, ров и замок исчезли, крыльцо, на котором я стояла, рассыпалось прахом; в белом пространстве вокруг меня остались только черные буквы, и я упала в дыру посередине страницы, со стуком приземлившись в Барнсе.

Знаю, что это меня не красит, но несколько секунд я сидела очень тихо — а вдруг приговор все же отсрочат? Лишь когда колокольчик звякнул во второй раз, я спрятала книгу в карман кофты и с прискорбной неохотой спустилась по лестнице.

— Привет, папа, — весело поздоровалась я, подходя к двери гостевой комнаты… негоже обижаться на навязчивость больного родителя. — Все в порядке?

Он так глубоко провалился в подушки, что его почти не было видно.

— Как там насчет обеда?

— Еще рано. — Я подняла его немного повыше. — Мама обещала подогреть тебе суп, как только вернется. Она сварила целую кастрюлю превосходного…

— Твоя мать еще не вернулась?

— Она скоро придет.

Я сочувственно улыбнулась. Бедному папе приходится несладко: любому тяжело проводить в постели неделю за неделей, а для такого человека, как он, не имеющего ни увлечений, ни таланта к расслаблению, это подлинная мука. Я налила в стакан свежей воды, стараясь не теребить книгу, торчащую из моего кармана.

— Принести тебе пока что-нибудь? Кроссворд? Грелку? Еще пирога?

Он смиренно вздохнул.

— Нет.

— Уверен?

— Да.

Моя рука вновь коснулась «Слякотника», а разум начал вероломно выбирать между кушеткой на кухне и креслом в гостиной, тем, что стоит у окна и весь день залито солнечным светом.

— Что ж, — робко произнесла я, — ну, тогда я пойду. Выше нос, папа…

Когда я почти добралась до двери, он остановил меня:

— Что это, Эди?

— Где?

— У тебя в кармане. — В его голосе было столько надежды! — Случайно, не почта?

— Это? Нет. — Я похлопала себя по кофте. — Это книга, лежавшая в одной из чердачных коробок.

Он поджал губы.

— Весь смысл в том, чтобы убирать туда вещи, а не выкапывать снова.

— Я понимаю, но это моя любимая книга.

— И о чем она?

Я была поражена; мне и в голову не приходило, что папа когда-нибудь заинтересуется книгой.

— О паре сирот, — с трудом выдавила я. — Девочке по имени Джейн и мальчике по имени Питер.

Он нетерпеливо нахмурился.

— Это явно не все. Судя по виду, в книге много страниц.

— Конечно… Да. Это далеко не все.

Не знаю, с чего и начать! Долг и предательство, разлука и тоска, пределы того, на что готовы пойти люди ради защиты своих близких, безумие, верность, честь и любовь… Я снова взглянула на папу и решила ограничиться сюжетом.