Владимир Шаров - Репетиции

Было известно, что узнают их немногие, и получалось, что роль остальных — роль зрителей, статистов, которые должны оттенить конечную победу добра над злом, Иисуса Христа над своим врагом. Как потом, когда по знаку Сертана они шли за Христом, которого не было, словно мимы, своим движением точно и четко Его рисуя, так теперь Христа должен был обрисовать антихрист, и то, что многие им соблазнятся, говорило не только о царящем зле и о развращенности мира, но и о том, что зло таинственно и непонятно, и как же с ним бороться, раз даже праведники поверят антихристу и пойдут за ним. Люди, их медленная жизнь, их медленная работа, их служение, их неполная и слабая праведность отходили на второй план, и начиналась борьба мировых стихий, добра и зла, и что именно борьба стихий — об этом свидетельствовало, что как все будет происходить и чем кончится, было уже давно известно, неизвестно лишь — когда. Этой конечной борьбой и конечной победой добра то, что раньше было на земле, что делал и хотел делать человек — и праведное и неправедное — все завершалось, и хотя потом, как и следовало из справедливости, начинался Страшный Суд, который каждому воздавал должное и подводил черту, но черта подводилась под жизнью отдельного человека, что, конечно, было правильно — каждый сам должен отвечать за свои грехи, но вопрос, для чего вообще появился человек на свет Божий, для чего он был создан, — повисал в воздухе.

В мае 1665 года Сертан постепенно кончает предварительный этап постановки — заучивание и объяснение актерам текста Евангелия — и переходит к общим репетициям. Как и было договорено, накануне первой из них он пошел доложить Никону, что завтра начинает. Вместе они еще раз внимательно просмотрели короткие характеристики исполнителей, сделанные Сертаном и нужные ему, чтобы никого не забыть и не перепутать; Никон списком остался доволен, особенно понравилось ему, что все апостолы выбраны из тех же людей, что и в Евангелиях: апостолы сыновья Зеведдея — из рыбаков, Матфей — из целовальников, и так далее. Сертан объяснил ему, что, когда никаких указаний в святцах не было, он пользовался апокрифами, которые с немалым трудом достал у поляков, Никон одобрил и это, узнав, что то, что говорили апостолы в апокрифах, так же совпадало с их образом и судьбой, как слова и образы других апостолов, чьи жития вошли в канон, — это была как бы проверка апостолов, а заодно и проверка апокрифов.

У Никона было несколько старых икон с изображением всех двенадцати апостолов и две с ликами семидесяти учеников Христа. Сертан их раньше не видел, и его поразило — он сказал это Никону, — что лица тех, кого он взял, так схожи с иконописными, будто художник рисовал с них — то был добрый знак, и единственное, что смутило Никона: выбранные Сертаном апостолы были моложе, но и это было легко объяснимо и правильно — время их еще не пришло, они еще только готовились. Словом, та канунная беседа была очень хороша, все эти обнаружившиеся неожиданно совпадения добавили Сертану уверенности, а тут еще Никон проговорился, что приготовил ему подарок и в монастырь с Северного Урала привезены три настоящих волхва. Сертан, который хотел репетировать сцену с волхвами чуть ли не в конце, потому что не мог никого найти, чтобы их играли, да и сам не знал, ни что, ни как, обрадовался, вместе с Никоном пошел волхвов смотреть, удивился, как они не похожи на тех, что он видел на картинах, он и раньше чувствовал, что там волхвы не настоящие, потому и сцена, где они были заняты, у него никак не складывалась. Теперь же он решил и сказал это Никону, что не позже чем через месяц он «Поклонение волхвов» закончит, а дальше уже пойдет по порядку, как и было в жизни. Никон был доволен, что угодил Сертану, рад был и тому, что завтра — начало, и только напомнил, чтобы за три часа до репетиции Сертан тех, кто ему будет нужен, прислал к нему, Никону. И в дальнейшем чтобы было так же.

После волхвов Сертан неожиданно для себя стал думать, что вдруг и вправду кто-то Никону и ему помогает, и решил начать с самого трудного — попробовать проиграть те сцены, где Христа (которого нет) окружают и идут за ним многие и многие люди.

Сертан хотел репетировать события, изложенные в восьмой главе Матфея — когда за Христом движется толпа народа, и он излечивает сначала прокаженного, затем слугу сотника, других больных, говорит с книжниками, садится в лодку, ученики тоже садятся с ним, и вместе они отплывают от берега.

Вечером через своего помощника он известил всех занятых в этой сцене, что на рассвете, как распорядился Никон, они должны быть у церкви Гроба Господня. На другой день крестьяне выстояли в храме заутреню, а после нее Никон еще около двух часов молился вместе с ними в одном из церковных приделов. Сертан при этом не присутствовал, то же было потом: Никон перед каждой репетицией молился со всеми занятыми в ней. Сертан впоследствии более или менее знал, как шли эти молитвы, знал, что страсть и исступленность Никона, его виденье Христа делали так, что и те, кто был с ним, начинали видеть Христа, видели Его и дальше и могли за Ним идти.

Прямо перед первой репетицией, когда опасения в Сертане опять ожили и он, вместо того, чтобы начинать, долго и нудно, уже снова не веря в успех — сколько сделано, а оказалось, что еще ничего и не начато, все впереди, и опять страх, что ничего не получится, и знание, что ничего и не может получиться, — объяснял им, где и как надо стоять, куда идти, где и как поворачиваться, что, где и кому говорит Христос и что и кто Ему должен отвечать; затем он расставил их в первоначальную позицию и, махнув рукой, скомандовал начинать, и вдруг оказалось то, что иначе, как чудо, и понять нельзя, оказалось, что ему только и нужно поставить их и показать точку, где стоит Христос, а дальше все движение шло так, будто Христос с ними действительно был. Они действительно шли за Ним, они поворачивались, затем останавливались, слушали, потом шли дальше, снова останавливались, окружали Его, слушали, снова шли, цепочкой вытягиваясь за Ним, и все это, будто Он действительно был. Их движения, глаза, то, как они Его обступали — получался правильный полукруг, так что все видели Его, — совершенно четко рисовали Христа, Его пространство, Его объем.

Сертан, чтобы проверить свое впечатление, несколько раз сам на бумаге набрасывал то, как они шли или стояли, и хотя это невозможно было понять, каждый раз убеждался, что это отнюдь не наваждение — Христос и в самом деле здесь есть. Христос был, Он был ими точно и полно очерчен, Он был очерчен ими в своих живых, настоящих размерах. Все, что они делали, было так выверено, как сыграть, тем более массовые сцены, невозможно, он заставлял их по десять раз — тут он забывал, чем и для чего занимается, ему нужна была истина, что это есть, чудо или нет — идти толпой, останавливаться и снова идти: Христос был.